Эта лошадь сдохла Спецкор «Медузы» Андрей Перцев рассказывает, как российские политтехнологи помогли построить путинский режим — а потом режим отобрал у них профессию
Аудиоверсию этого текста слушайте на «Радио Медуза»
Как политтехнологи помогли построить путинский режим — а потом режим отобрал у них профессию
Глеб Павловский хвалился, что в конце 1990-х его «Фонд эффективной политики» мог привести к власти любого человека. «Мне было все равно, понимаете? У меня есть машина, которая выберет кого угодно», — рассказывал он «Медузе». «Назовите покойника, — добавлял он, — мы сделаем конструкцию, встроим его [в нее], и его тоже выберут».
Политтехнолог Глеб Павловский (он умер в 2023-м) был одним из создателей образа Путина в духе советского разведчика; этот имидж помог Путину выиграть его первые президентские выборы. За год до этого «Фонд эффективной политики» (ФЭП) участвовал в разработке кампании «Единой России», первой полноценной российской «партии власти», и занимался выдвижением Сергея Кириенко в мэры Москвы, а в 1996-м вел президентскую кампанию Бориса Ельцина, в которой широко применялся административный ресурс.
В то время политтехнологи считались в России всесильными фигурами, которые могли менять систему власти на уровне регионов и всей страны, манипулировали избирателями и влияли на элиты — и, наконец, просто отлично зарабатывали. Спустя четверть века Сергей Кириенко — замглавы администрации президента РФ и, вероятно, такой же важный для внутренней политики человек, как когда-то Павловский, — переучивает политтехнологов на «социальных архитекторов» и прямо заявляет, что эта профессия в России фактически умерла.
Как российские политтехнологи заработали на демократии и столкнулись с первыми неприятностями
В конце 1990-х внутренняя политика в России отличалась поразительным разнообразием кампаний, вспоминает в разговоре с «Медузой» на условиях анонимности политтехнолог, тогда только начинавший карьеру:
Я заканчивал кампанию, немного отдыхал и через две-три недели звонил коллегам: где, чего, какие выборы интересные? Или мне самому уже начинали звонить. Если не звонили, искать новую кампанию приходилось всего несколько дней. И после этого снова в дорогу.
Собеседник «Медузы» решил стать политтехнологом, наблюдая за успехами специалистов, участвовавших в крупных кампаниях, — того же Глеба Павловского, Игоря Минтусова, Алексея Ситникова. Карьера его не разочаровала: заработки были хорошими (заказчики «платили кешем и в долларах»), работа — интересной.
«Те, кто уже получил какую-то известность, старались учиться у европейцев и особенно американцев. Работали там в избирательных штабах на низких должностях, подсматривали технологии агитации, мобилизации лояльного политику или партии электората, перенимали их. А потом применяли в России. Так делали и „Никколо-М“, и ИМА, и „Имидж-контакт“. Так профессия развивалась», — рассказывает политтехнолог.
В России тогда с помощью прямых выборов выбирали практически всех: президента, депутатов Госдумы, губернаторов, региональных парламентариев, глав городов, районов и сел, депутатов муниципальных советов. Большинство избирательных гонок были конкурентными. До появления в 2005 году единого дня голосования выборы проводились в разное время. Кандидатам необязательно было собирать подписи для регистрации — достаточно было заплатить залог, который возвращался в случае победы. Чтобы улучшить свои результаты в регионах и на федеральном уровне, партии и общественные движения могли объединяться в блоки. Региональные элиты часто создавали блоки под конкретные выборы.
Каждая предвыборная кампания кормила политтехнологов, которые занимались организацией штабов, разработкой идеологии и брендинга. «Были федеральные и региональные группы, готовые щедро платить за продвижение своих кандидатов, — вспоминает политтехнолог, который начинал карьеру в одном из регионов Центральной России в начале 1990-х. — Бизнесмены вкладывались в политиков либо сами пробовали идти в губернаторы и мэры. Никакого одобрения [со стороны Кремля] для победы тогда достаточно не было. Все решала конкуренция, поэтому специалистам платили. На это не жалели бюджетов».
По его словам, к началу нулевых денег в этой сфере стало еще больше. Поэтому в первые годы становления путинской вертикали политтехнологам работалось вполне неплохо.
Длилась эта золотая пора недолго. В 2003 году в России арестовали владельца крупнейшей нефтяной компании ЮКОС Михаила Ходорковского. Он пытался активно влиять на внутреннюю политику — продвигал своих кандидатов в Госдуму, региональные и муниципальные администрации и советы. Три участника политтехнологического рынка, с которыми поговорила «Медуза», уверяют, что уже тогда им стало понятно: возможностей проявить себя и заработать у политтехнологов становится меньше.
«Власть показала, что за влияние на федеральном уровне никакой значимой конкуренции уже не будет. А тех, кто пожелает стать противником, будут закатывать в асфальт», — объясняет один из них.
К началу нулевых ФЭП превратился в аналитический центр Кремля. Павловский участвовал в совещаниях у Путина и минимум раз в неделю приходил в администрацию президента к чиновникам политблока. Уже в это время руководитель политблока Кремля Владислав Сурков (сам бывший политтехнолог) вместе со своими подчиненными начал размышлять, как можно сделать выборы управляемыми и предсказуемыми — и обеспечить на них победу кандидатов от власти.
В 2000-м, меньше чем через два месяца после победы на выборах, Путин учредил новые структуры власти — полпредства президента. Полпреды разъехались по федеральным округам — макрорегионам, также созданным по инициативе Москвы. Назначенные Путиным чиновники должны были координировать работу региональных представительств федеральных ведомств, контролировать ситуацию в регионах — и докладывать о ней Кремлю. Эти должности в основном получили выходцы из силовых структур; полпредом в Приволжском округе стал глава СПС и премьер-министр РФ во время дефолта 1998 года Сергей Кириенко.
«Полпреды в основном транслировали главам регионов волю центра, взаимодействовали с силовиками, — вспоминает технолог, работавший в Приволжском округе. — Политика бывших генералов не интересовала. Кириенко же оказался активным игроком: начал выращивать и внедрять своих технологов, а потом — избирать своих мэров и даже губернаторов».
До появления полпредств Кремль сам выбирал технологов первого ряда для важных кампаний (или как минимум рекомендовал их лояльным федеральным и региональным элитным группам). В начале нулевых эти функции передали полпредам, рассказывает собеседник «Медузы»: «Могли продвинуть своих… Может, и не самых лучших, но тех, кто мог поделиться [гонораром]».
Одновременно Кремль, пытаясь сделать выборы более предсказуемыми, принялся ограничивать политическую конкуренцию. В 2004 году выборы в федеральный парламент по одномандатным округам упразднили. Тогда же Госдума приняла закон, согласно которому минимальное количество членов партии для ее регистрации выросло с 10 тысяч до 50 тысяч человек. В 2005-м власти запретили избирательным блокам участвовать в выборах разных уровней; это также ограничило конкуренцию. Власти парализовали процесс создания новых партий. Структурам, уже имевшим регистрацию, пришлось договариваться с Кремлем.
Сильнее всего на политтехнологической отрасли сказалась отмена губернаторских выборов. Путин упразднил их в сентябре 2004 года после теракта в Беслане, объяснив свои действия необходимостью ответить на «террористическую угрозу». По признанию всех политтехнологов, опрошенных «Медузой», именно выборы глав регионов были самыми сложными, а их кампании — наиболее креативными и хорошо оплачиваемыми.
Во время таких кампаний технологам приходилось решать нетривиальные задачи. Например, спонсоры предвыборной кампании генерала Александра Лебедя, который в 1998 году баллотировался в губернаторы Красноярского края, не хотели, чтобы Лебедь победил в первом же туре. Они опасались, что в этом случае политик будет менее сговорчивым и контролировать его будет сложнее. В итоге штаб генерала организовал акцию против собственного кандидата.
«Мы наняли бомжей, дали им в руки крышки от кастрюль, поварешки, надели на грудь плакаты с головой Лебедя и слоганами типа „Лебедь — наш экзистенциальный выбор“», — рассказывал «Медузе» работавший на тех выборах политтехнолог Вячеслав Смирнов (сейчас он сотрудник АП). Одновременно политтехнологи Лебедя запустили кампанию по его дискредитации: красноярцам внушали, что генерал планирует ввести новый налог на подсобное хозяйство.
Александр Лебедь выиграл выборы в Красноярском крае, но для этого, как и хотели его спонсоры, понадобилось два тура.
После отмены губернаторских выборов некоторые крупные игроки политтехнологического рынка решили сменить профиль. «Есть простое правило: если лошадь сдохла, слезь с нее, — рассуждает опытный политтехнолог. — Эта лошадь сдохла, когда выборы губернаторов отменили. Крупняк стал диверсифицироваться. Сергей Михайлов пошел в корпоративный пиар, часть игроков начала вести больше кампаний в странах СНГ, прежде всего в Украине, — так поступил Алексей Ситников. Игорь Минтусов из „Никколо-М“ стал участвовать в выборах в более далеких странах».
Сам собеседник «Медузы» решил сотрудничать с группой промышленных компаний, которая владела производствами сразу в нескольких регионах. Для того чтобы успешно лоббировать свои интересы, компания пыталась провести в депутаты городских собраний и мэры лояльных ей кандидатов.
Как политтехнологи решили проблемы Кремля — и стали не нужны
Удар, нанесенный Кремлем по выборам во время первого срока Путина, был тяжелым, но все же не смертельным, убежден политтехнолог, начинавший карьеру в 1990-е. Хотя, оговаривается он, потеря 80 губернаторских и 225 одномандатных кампаний в Госдуму была «серьезным минусом» для рынка. «Остались выборы в парламенты регионов, а главное — выборы мэров и депутатов в крупных городах. Последние могли быть даже более прибыльными, чем губернаторские, — уверяет он. — В городе сосредоточено много ресурсов: стройка, торговля, транспорт. Все местные группы хотят их контролировать и делить. Поэтому даже тогда все равно можно было заработать».
Появление единого дня голосования (ЕДГ) в 2005-м этот же собеседник оценивает как еще одну тяжелую потерю. Сперва ЕДГ проходил два раза в год, а с 2012-го — раз в год, в первое воскресенье сентября (исключение — президентские выборы, которые проводят в марте). Власти объясняли перемены экономией затрат на организацию.
Из-за того, что выборы сдвинулись на сентябрь, политики вынуждены были проводить все агитационные кампании летом, когда большая часть избирателей уезжает в отпуск. В этих условиях вести параллельные кампании одновременно в нескольких десятках регионов благодаря своим ресурсам могла только «Единая Россия».
«В начале нулевых за год я успевал поработать на четырех кампаниях, потом их стало две, а потом одна. И гонорар, по идее, один», — объясняет все тот же политтехнолог «Медузе». Тем не менее ему удалось найти выход из этой ситуации: он решил формировать команды из технологов рангом пониже — тех, что работали на выборах региональных депутатов или в небольших муниципалитетах. Такие команды могли работать одновременно на разных кампаниях. «Но так могли делать не все. Есть талантливые идеологи, талантливые полевики, талантливые медийщики, но все они — не менеджеры кампаний. Вот эта специальность [из-за дефицита специалистов] пострадала сильнее всего», — с грустью говорит политтехнолог.
Специалисты из ФЭП к тому времени сфокусировались на одном-единственном заказчике — Кремле. Одной из важных инноваций, предложенных «Фондом эффективной политики» администрации президента, были так называемые темники — списки рекомендованных и нежелательных спикеров и тем (а также пожелания по их освещению), которые Кремль и региональные власти рассылают по подконтрольным редакциям и телеканалам.
Помимо внедрения эффективной системы воздействия на СМИ, те же политтехнологи из ФЭП решили еще одну задачу в интересах власти: они понизили результаты КПРФ на парламентских выборах, дополнительно обезопасив «Единую Россию» и снизив общую конкуренцию. «Тогда это делалось технологическими методами. Под выборы 2003 года была создана партия „Родина“, которая эксплуатировала близкую к коммунистам патриотическую риторику с оттенками национализма. Она получила свои проценты, а результат коммунистов упал — и к прежним показателям не возвращался», — вспоминает технолог, активно работавший на региональных выборах.
На выборах в Госдуму 1999 года КПРФ получила 24,6% голосов, а в 2003-м — всего 12,6%, — зато новая партия «Родина» набрала целых 9,02%. Позже выше 20% голосов коммунисты уже никогда не набирали.
С середины нулевых в России постепенно отменяли прямые выборы мэров, которые в то время были реальными политическими фигурами. Их заменили на технических сити-менеджеров, назначаемых по формальному конкурсу. Уже избранных оппозиционных мэров выдавили из системы власти. На некоторых из них завели уголовные дела: например, в 2007 году арестовали мэра Владивостока Владимира Николаева и главу Архангельска Александра Донского.
Федеральные и региональные элиты быстро поняли новые правила игры. Они присягали Кремлю (статусные бизнесмены массово вступали в «Единую Россию») и сами отказывались от организации конкурентных кампаний. «Даже если в городе сохранились выборы мэра, [как правило, там] мэр-единоросс. И если он не в контрах с губернатором, он понимает, что вся административная машина будет работать на него, — рассуждает один из технологов, который до сих пор работает на региональных кампаниях. — Догадывается он и о том, что серьезные конкуренты тоже не выдвинутся. Он будет платить много? Нет. Местные ребята, которые могли бы претендовать на место, тоже думают: выиграю как оппозиция — меня посадят. Конкуренция стала редкостью». А значит, снова упала потребность в политтехнологах.
По утверждению влиятельного участника политтехнологического рынка, «Фонд эффективной политики», мигрировавший из политтехнологий в идеологическую работу, сам участвовал в разрушении индустрии: ФЭП рекомендовал Кремлю отменить выборы, упразднить избирательные блоки, ввести единый день голосования. «Есть понимание проблемы: в регионах „Единая Россия“ с трудом пробивается на первое место из-за разных [местных] блоков с названиями типа „Наш край“ и тому подобным. Значит, надо упразднить. Ненужные [нежелательные для властей] одномандатники пробиваются в Госдуму? Тоже остановим. Это, если говорить модным сейчас языком, damage control [устранение последствий ошибки]».
«Только если ты уничтожил причину проблемы, больше ты не нужен, — с досадой добавляет собеседник. — Решать тебе нечего».
К концу нулевых политтехнологи продолжали работать во многих отсеках политической системы, но для специалистов высокого уровня места больше не было. Власти они оказались не нужны: выборы выигрывались благодаря административному ресурсу и прямым фальсификациям (злоупотребление этими инструментами привело к массовым протестам 2011–2012 годов). Оппозиции, которую практически полностью отсекли от участия в серьезной политической деятельности, такие специалисты тоже были ни к чему.
В 2011 году у Глеба Павловского, который помог Путину стать президентом России, перестал работать пропуск в Кремль.
Как политтехнологам пришлось искать работу в Африке
Еще до «снежной революции» 2011–2012 годов в Кремле поменялось руководство политического блока. Вместо яркого и артистичного Владислава Суркова поставили выходца из «Единой России» Вячеслава Володина — человека с публичным политическим опытом, но без флера «демиурга».
Рынок политтехнологии к тому времени уже сильно отличался от того, каким был в нулевые: многие специалисты перешли в региональные администрации и начали работать политическими вице-губернаторами, начальниками департаментов или консультантами — то есть выполняли роль серых кардиналов при главах регионов, рассказывают три политтехнолога, с которыми поговорила «Медуза». Другие устроились в федеральные или региональные аппараты партий.
Хотя Володин публично заявлял, что выборы в России проходят «конкурентно, открыто и легитимно», технологи, работавшие в то время на выборах, это опровергают. «Тогда прицел был на так называемую работу с комиссиями — фальсификации, честно говоря… Люди Володина [в 2016 году] хотели пригласить меня на одну из кампаний „Единой России“ в регион. Я приготовил предложения по идеологии, агитации, но первый вопрос был: как будете работать с [избирательными] комиссиями? Умеете? То есть сразу обозначили: упор не на креатив, а на фальсификацию. Я слился», — утверждает политтехнолог, продолжающий работать на региональных кампаниях.
Два других технолога вспоминают, что при Володине у них появилась новая подработка: мониторинг ситуации в регионах, за который отвечал новый кремлевский аналитический центр ИСЭПИ. Под «ситуацией» понимались настроения жителей и обстановка в местных элитах. «Губернатор или местное отделение ЕР могли приукрасить ситуацию [для Кремля], а потом на выборах возникала проблема. [Чтобы избежать этого], приезжал внешний аудитор, вел разговоры с чиновниками, партийцами, общественниками, оппозиционерами, экспертами — если они в регионе есть — и делал свои выводы», — объясняет один из них цель мониторинга.
Процесс отмены мэрских выборов при Володине ускорился. В 2014-м Кремль и Госдума передали право упразднять их региональным заксобраниям (раньше решение оставалось за муниципальными советами). В том же году выборов мэров лишились 19 региональных столиц. К 2019 году прямые выборы глав сохранились только в семи центрах субъектов РФ. Таким образом, к концу 2010-х этот способ заработка для политтехнологов практически исчез.
Возвращение губернаторских выборов в 2012 году не смогло компенсировать эту потерю: все кандидаты в губернаторы должны были пройти муниципальный фильтр, то есть, в зависимости от региона, собрать от 5 до 10% подписей муниципальных депутатов. Выборы глав регионов были одним из требований протестующих на Болотной площади. Кремль как будто пошел навстречу оппозиции — но муниципальный фильтр позволял отсекать независимых и оппозиционных кандидатов: большинство депутатов в муниципалитетах были единороссами или сотрудниками бюджетных учреждений, на которые региональные власти могли надавить. «Пока кампании были в новинку, шли наладочные работы, технологи где-то могли проявить себя. Не в работе на власть, конечно», — замечает опытный технолог.
К 2016 году, когда в политблок АП пришел Сергей Кириенко, в России не было практически никаких признаков политической конкуренции. Последние возможности на региональном и муниципальном уровнях почти полностью зачистили. При этом команда самого Кириенко начала внедрять в работу политического блока практики корпоративного управления, которые она применяла в «Росатоме» — этой госкорпорацией Кириенко руководил с 2005 по 2016 год.
Одной из этих практик стала корпоративная мобилизация на выборах — хорошее дополнение к административному ресурсу и фальсификациям. АП обязала крупные государственные и частные компании составлять базы сотрудников, чтобы с их помощью контролировать явку. Перед президентскими выборами 2018 года над этим работали нанятые АП политтехнологи. «Когда какая-то технология внедряется, а корпоративная мобилизация — это технология, появляется работа. Надо обучить кадровый менеджмент [в корпорациях] на федеральном уровне, на региональном уровне. Потом составить базы. Все это делалось в 2018-м. А потом уже шло по накатанной: задачи компаниям ставили политблок и региональные власти, базы уже были составлены», — говорит технолог, сам в те годы налаживавший корпоративную мобилизацию в крупной сетевой компании.
Некоторые технологи, оставшиеся без работы, устроились в структуры Евгения Пригожина — сначала в его африканский проект, а затем в штаб врио губернатора Санкт-Петербурга Александра Беглова, которому Пригожин поначалу помогал (об этом «Медузе» рассказывают три участника рынка политтехнологий). В Африке сотрудники Пригожина проводили социологические исследования и помогали властям, сотрудничавшим с ЧВК Вагнера, запускать подконтрольные СМИ.
«На повара, [то есть Пригожина], работали разные люди. Хорошие спецы, которые не нашли общего языка с командой Кириенко, рядовые ребята, для которых работы становилось все меньше. Работали в основном [люди] из Северо-Западного региона. Пригожин платил не очень много — некоторым, несмотря на риски, даже ниже среднего по рынку. Но кому-то и нормально. Работа была. Для молодежи неплохая практика», — рассуждает политтехнолог, которому тоже предлагали поработать в структурах Пригожина.
Однако африканский проект был рискованным мероприятием. Технолог, подписавший контракт с основателем ЧВК Вагнера, вспоминает в интервью «Медузе» о постоянном чувстве опасности, которое он испытывал в то время: «Многие там начали крепко бухать. Я тоже не избежал. Уехал [из Африки] после окончания контракта с большим облегчением».
Кремль тем временем продолжал упрощать жизнь для своих кандидатов и инициатив. В 2020 году АП провела референдум по внесению поправок в Конституцию, которые позволили Путину быть президентом практически неограниченное количество времени. Под предлогом борьбы с пандемией Центризбирком с подачи АП организовал многодневное голосование: это значительно упростило корпоративную мобилизацию. Бюджетников, сотрудников госкомпаний и работников бизнеса, лояльного власти, настоятельно просили голосовать в первый день, а в оставшееся время власти подгоняли тех, кто по каким-то причинам еще не пришел на участки.
После этого Госдума законодательно закрепила возможность трехдневного голосования. Электоральные эксперты обращали внимание, что при такой схеме выборов урны остаются на ночь в избиркомах безо всякого контроля со стороны наблюдателей, а значит, результаты не защищены от манипуляций. После окончания пандемии трехдневное голосование сохранили — это сделано, как объясняли в Центризбиркоме, для удобства избирателей.
Еще одним ударом по профессии политтехнологов стало дистанционное электронное голосование (ДЭГ). По данным ЦИК, оно проводится уже более чем в 30 регионах России. Сейчас парламент рассматривает законопроект, который превратит электронное голосование в основной способ волеизъявления граждан.
Это уже произошло в Москве, одном из первых регионов, где внедрили ДЭГ. После начала его применения российская столица, жители которой традиционно активно голосуют за оппозицию, перешла под контроль единороссов. Еще в 2019 году на выборах в Мосгордуму (они проходят только по одномандатным округам) победу в 20 из 45 округов одержали оппозиционные кандидаты, поддержанные «Умным голосованием» Алексея Навального. Но уже на выборах в Госдуму в 2021-м во всех округах победили кандидаты от мэрии — как единороссы, так и выдвиженцы других партий, например член «Справедливой России», участник интеллектуальных телешоу Анатолий Вассерман.
Во время выборов в Мосгордуму в 2024 году кампании кандидатов от власти за небольшой гонорар вели в основном малоизвестные технологи из регионов. Впрочем, благодаря электронному голосованию победу во всех округах одержали выдвиженцы мэрии либо согласованные с ней кандидаты.
Как политтехнологи по приказу Кремля стали послушными «социальными архитекторами»
«Политтехнологи нужны там, где есть конкуренция. У системных партий нет желания конкурировать по-настоящему, может быть, за исключением нескольких регионов. Но этих регионов на весь цех не хватит», — считает технолог, который перестал участвовать в выборных кампаниях и вместо этого занялся предпринимательством. Большой штат запасных специалистов для возможных проблемных кампаний не нужен и администрации президента, хотя некоторые команды «остаются в обойме», оговаривается он. В их числе, например, команды политтехнологов Григория Казанкова и Сергея Толмачева.
«Какой сейчас путь у хорошего спеца? — рассуждает технолог, сотрудничающий с крупной федеральной медиагруппой. — В вице-губернаторы по внутренней политике, в штат ЕР, в федеральный аппарат или в одно из отделений. В корпоративный пиар и GR — это то, чем я занимаюсь. Своим дают работу на выборах, рекомендуют их врио губернаторов. Но в принципе сейчас любая администрация может сделать выборы ин-хаус [своими] сотрудниками. Вся работа — в обеспечении мобилизации. А с электронкой все упрощается совсем».
Чтобы удержать в поле своего влияния безработных политтехнологов, Кремль в 2025 году придумал конкурс «социальных архитекторов». Во время его презентации управляющий директор кремлевского аналитического центра ЭИСИ Фирдус Алиев говорил, что «на заре российской демократии» существовал запрос на политтехнологов, которые работали над избирательными кампаниями, — однако сейчас «социальная активность общества не исчерпывается выборами». По мнению директора ЭИСИ, теперь те, кто выдвигают свои кандидатуры на голосованиях всех уровней, сосредоточены скорее не на политике, а на социальных проектах.
Алиев предложил лояльным Кремлю политтехнологам «трансформироваться» и «использовать накопленный опыт для новых целей».
Глава политблока АП Сергей Кириенко в ходе той же презентации назвал конкурс «новым шагом в развитии социальных, общественных, гуманитарных, политических наук в России»: «Сегодня ощущается запрос не только на политические, а скорее на социальные технологии. Запрос не просто на экспертизу, не просто на научное объяснение того, что происходит, а на изменение жизни к лучшему», — заявил он.
В пример Кириенко привел проекты «Вам решать» в Нижегородской области, «Школьный бюджет» в Оренбургской и столичное «Активное долголетие».
Региональный технолог и политтехнолог, который стал GR-консультантом и теперь работает с крупным бизнесом, считают, что это вполне логичный финал для их профессии. «Раньше технологи или даже чиновники в АП могли показать пример хорошей работы по схеме „хочешь получить хороший результат — делай как я“. Но со времен Володина в АП работают замполиты, а у них подход другой: „Делай как я сказал“. Для центра теперь [существуют] три варианта ответа: да, есть и так точно», — подытоживает технолог, работающий в Центральной России.
Ему не жаль бывших коллег, которых Кремль называет «социальными архитекторами» и нагружает заданиями по организации городских юбилеев и экскурсий для пенсионеров. «За время отсутствия конкурентных выборов, а это уже много лет, рынок деградировал. Это сброд. Ты поставишь нашего гранда [опытного российского политтехнолога] рядом со средним американским технологом, который постоянно участвует в конкурентных выборах, и наш гранд будет хуже, — с сожалением говорит он. — Но и полностью послать всех технологов АП не может: там есть друзья, хорошие люди — „ну давайте их поддержим вот так“».
Региональный чиновник, с которым поговорила «Медуза», предполагает, что Кремль пытается поддерживать лояльных технологов с помощью конкурса «социальных архитекторов», потому что те могут пригодиться, поскольку теоретически все-таки понимают, как работает избирательная система: «Знают, где у мальчика кнопка, и в кризисный период могут помочь кому-то нажать на нее».
Однако, отмечает тот же чиновник, из-за того, что сложных кампаний в России в последние полтора десятилетия становилось все меньше, технологи, с которыми сотрудничает Кремль, разучились выигрывать выборы в проблемных регионах — там, где отмечается высокое недовольство населения. По его словам, в случае если местные элиты выставляют своих кандидатов на выборах, центру проще повлиять на политическую ситуацию, «прислав силовиков и успокоив [элиты]». Так, перед выборами в гордуму Владивостока 2022 года, на которых коммунисты могли одержать победу, против депутата регионального парламента и главы отделения КПРФ Артема Самсонова возбудили уголовное дело о растлении малолетнего. Сам Самсонов называл дело «полностью сфабрикованным» и утверждал, что не мог видеться с предполагаемым пострадавшим. Депутата приговорили к 13 годам колонии строгого режима.
В 2018 году в четырех российских регионах — Хабаровском и Приморском крае, Хакасии и Владимирской области — выдвиженцы власти проиграли кандидатам, которые изначально считались техническими. Причиной стало недовольство россиян пенсионной реформой. В Приморском крае итоги выборов были отменены. Победившего в Хабаровском крае губернатора от ЛДПР Сергея Фургала арестовали в 2020-м. В следующем году его однопартиец из Владимирской области Владимир Сипягин добровольно покинул пост. В Хакасии коммунист Валентин Коновалов второй раз выиграл конкурентные выборы в 2023 году. При этом кампанию его соперника, единоросса Сергея Сокола, курировал политблок АП.
«Если население недовольно в целом, к каждому силовика не пришлешь, — заключает собеседник „Медузы“. — Поэтому возникают Хабаровски, Хакасии. Наваливаются кучей, присылают лучшие команды, а сделать ничего не могут: навыков у этих людей уже нет».
Андрей Перцев