«Этот закон — геноцид» В России решили запретить «смену пола». «Медуза» поговорила об этом с трансгендерными людьми, которые несмотря ни на что остаются в РФ, — теперь их здоровье (и даже жизни) под угрозой
Госдума единогласно приняла во втором, основном чтении законопроект о «полном запрете смены пола». Депутаты считают, что это позволит «сохранить для потомков Россию — с ее культурными и семейными ценностями, традиционными устоями, ставя барьер на пути проникновения западной антисемейной идеологии». «Медуза» поговорила с россиянами, которые совершают трансгендерный переход сейчас, — о том, каково переживать этот опыт в России и что теперь будет с транслюдьми в РФ.
Впервые мы опубликовали этот текст в начале июня, когда Госдума только готовилась принять законопроект. После его принятия мы обновили материал.
Нейт
24 года, трансгендерный мужчина
Тяжело менять пол с женского на мужской — появляется угроза попасть в армию. А для меня, поскольку я занимаюсь трансактивизмом, — и в мужской блок в тюрьме. Поэтому я решил не менять гендерный маркер в паспорте, а только имя на гендерно нейтральное.
В Петербурге особая практика: нельзя изменить отчество — только имя и фамилию. Это происходит потому, что бюрократы хотят, чтобы человек был точно определяем в соответствии с гендером, указанным в паспорте. Из-за этого я сам в итоге не стал менять документы, чтобы не оказаться в комедийной ситуации.
В 2019 году я прошел медицинскую комиссию и получил справку с диагнозом «транссексуализм», а с 2020 года начал принимать гормональную терапию. Некоторые транслюди покупают тестостерон нелегально, на черном рынке. Поскольку я [будучи активистом] и так рисковал попасть в тюрьму, то решил делать все по закону. Для этого отправился со справкой от комиссии в районную поликлинику, где мне выписали рецепт, по которому я купил препараты в аптеке.
Благодаря тестостерону у меня появилась борода, стали сильнее расти волосы на ногах и теле, исчезла талия, увеличились плечи и ноги, уменьшились молочные железы, голос стал мужественнее. Я не планирую проходить через операцию, меня устраивает мое нынешнее тело. К тому же послеоперационное восстановление занимает время, нужно брать больничный и найти того, кто будет за тобой ухаживать. Да и не хочу сейчас резко запрыгивать в последний вагон: если все же решу сделать операцию, буду искать другие выходы.
Решившись на переход, я столкнулся с тем, что многие люди [в различных ведомствах] просто не знали, что со мной делать. Но я предварительно перелопатил огромную гору юридической информации, чтобы самому во всем хорошо разобраться. Мне приходилось выбивать все [документы] из ведомств с кулаками, без гарантии, что что-то получится.
Все сильно зависит от того, какой человек попадется [в том или ином учреждении]: бывает, что люди симпатизируют и пытаются помочь [но далеко не всегда]. Я чаще сталкивался с понимающими людьми. Бюрократические тетеньки не спрашивали, как ко мне обращаться, но и не называли меня по паспортному имени. Мне показалось, что они понимают: раз ты пошел на такой шаг, на то есть какая-то причина.
Но какие бы люди ни попадались, все эти процессы достаточно унизительны. Каждый встречный пытается залезть в штаны и объяснить, кем ты на самом деле являешься. Очень странно, когда человеку с низким голосом и бородой говорят, что он девочка, пытаясь оправдать это хромосомами, в большинстве своем не разбираясь, как эти хромосомы принимают участие в формировании пола.
Закон против транслюдей — это геноцид. Он заставит [общество] еще больше бояться и ненавидеть транслюдей. Из-за этого вырастет число суицидов, хотя статистика и так огромная.
Саша
19 лет, небинарная персона, имя изменено по просьбе героини
Я давно чувствовали, что у меня другой гендер, но окончательное осознание пришло только в 2020 году. Однако переход начали только осенью 2022 года. Объявление «частичной» мобилизации стало для меня маячком того, что скоро будет совсем плохо. Так за несколько дней пришлось принимать самое важное решение, которое перевернуло всю мою жизнь.
Я заняли деньги и поехали проходить медицинскую комиссию в Москве (я сами из Петербурга). По итогу психиатр поставил мне диагноз F64.0 [«транссексуализм»] и выдал справку № 087/у «Об изменении пола».
Я не планировали операцию, но хотели пройти гормональную терапию и даже начали сдавать анализы, но пришлось приостановиться — из-за угроз со стороны семьи. Они давили на жалость, запугивали, говорили, что мои пожилые родственники узнают об этом и умрут. Я живу отдельно от родителей, но их эмоциональное давление [на меня] очень велико.
В мае 2023 года я начали экстренную смену документов после новостей о том, что это хотят запретить. Пошли в загс, где мне поменяли в свидетельстве о рождении имя и гендерный маркер. На днях планируем подать документы на изменение паспорта.
Вместе со мной в загсе был человек, который тоже делал переход, и мы с ним немного перешептывались в ожидании [своей очереди]. Внезапно случайная женщина из очереди догадалась, для чего мы пришли, и сказала, что пропустит нас вперед, поскольку нам важнее. Это дает надежду, что в обществе все не так плохо и есть понимающие люди.
В университете я не открывались всем, но те люди, с которыми я говорили [о переходе], отнеслись ко мне с пониманием. [Руководство вуза] даже дало мне академический отпуск. Но из общежития пришлось уйти, поскольку правила проживания четко отрегулированы. Мой переход еще на раннем этапе, поэтому меня не могли определить в женский блок из-за большой вероятности непонимания, насилия и жалоб со стороны соседок. А поскольку в паспорте у меня стоит женский пол, то меня не могли поселить и в мужской блок.
На работе я тоже открылись только для узкого круга людей, и ко мне отнеслись с пониманием — мне повезло. Но для остальных пока буду оставаться под старым именем — так безопаснее.
Закон [о «полном запрете смены пола»] по факту полностью отрежет будущее тем, кто не успел пройти комиссию и поменять документы. Я уже видим много жалоб о том, что люди просто не знают, как быть дальше.
Я успели сменить документы на женские, но [если закон примут] мне запретят меры [гормональную терапию], необходимые для того, чтобы соответствовать моему новому гендеру. И как мне быть? Неизвестно.
Марена
19 лет, трансгендерная женщина
В 17 лет я осознала себя как трансперсону и нашла в интернете препараты для гормональной терапии. Покупать их без рецепта нелегально, но я не могла обратиться к эндокринологу, так как была несовершеннолетней и у меня были проблемы с родителями.
Благодаря терапии у меня стали меньше расти волосы на лице, увеличилась грудь, появились щеки. После этого меня дважды избивали в колледже.
В середине мая в рамках своей акции проект «Центр-Т» [помогающий трансгендерным людям в России] оплатил мне медкомиссию в Москве (я живу в Екатеринбурге). Я получила две справки: одну для загса, вторую для врачей, чтобы начать гормональную терапию. 30 мая подала документы на новый паспорт — все прошло хорошо, не было никаких проблем.
Законопроект [против транслюдей] очень страшный. Он нарушает права человека. Я хочу сделать вагинопластику, но [если закон примут] у меня ничего не получится. В будущем собираюсь эмигрировать.
Константин
28 лет, трансгендерный мужчина
Я начал медицинский переход в 2012 году, в 18 лет, стал принимать гормональную терапию. Тогда препараты с тестостероном не стояли на таком строгом учете и в Петербурге был ряд аптек, куда можно было прийти и сказать: «Мне надо», — и все выдавали.
В начале своей автономной жизни у меня было какое-то количество обычных работ без оформления: ремонты, раздача листовок, подработка в магазине — тогда деньги просто передавались из рук в руки. Потом я перешел на фриланс и стал зарабатывать иллюстрацией, а гонорары получал переводом на те сервисы, которые не отображали паспортное имя получателя. Это продолжалось около трех лет — иногда я попадал в неловкие ситуации, когда в паспорте был без бороды и с буквой «ж» в графе «Пол», а в жизни не очень тянул на букву «ж».
По негласному правилу тех лет на медицинскую комиссию все приходили уже на самостоятельной терапии. Была такая идея [у врачей], что если человек живет без нее, то ему как будто бы и «не очень надо». Я пошел [на медкомиссию] к доктору Дмитрию Исаеву. Сначала пообщался с ним, затем прошел психологические тесты и спустя несколько месяцев прошел саму комиссию. На ней получил разрешение на проведение хирургических операций, в первую очередь на мастэктомию. Сдал анализы и прооперировался.
Затем доктор Исаев выдал мне справку, что «в связи с хирургическими вмешательствами рекомендуется паспортная смена пола». С этой бумажкой я обратился в загс в Петербурге, где сменил гендерный маркер и имя в свидетельстве о рождении. Остальные документы менял уже по прописке, которая была в Мурманской области. Тогда смена паспорта и всех последующих документов в регионе по прописке была гораздо быстрее и проще — по крайней мере, удавалось избежать вопроса: «А есть ли у вас местная регистрация?» Я делал все сам [без участия правозащитников], поскольку не было никаких препятствий и мне не нужна была помощь.
Тогда я оказался едва ли не одним из последних, кому удалось поменять документы без суда. Позже в загсы поступило распоряжение менять документы только через суд. А каждый суд руководствовался своими правилами: кому-то разрешали менять документы с подтвержденной гормональной терапией, от других требовали справку о хирургической операции. В связи с этим появились разные активистские инициативы, которые прописывали протоколы, как проходить все суды максимально быстро. В 2018-м вступил в силу приказ Минздрава, по которому решение о смене документов снова стали принимать только загсы.
Я довольно везучий человек и встречал в своей ситуации много понимающих людей даже там, где казалось, что их быть не может. Например, в военкомате меня прогнали по всем комиссиям и заставили сдать разные анализы, но при этом не потребовали никаких психиатрических освидетельствований. В итоге мне выдали военный билет с категорией Д и пожелали удачи.
Смена документов — это очень большая свобода, поскольку можно не тревожиться из-за паспорта и его содержимого. Сразу мир кажется открытым и полным возможностей — по сравнению с тем, что было до юридического признания.
После этого я стал вовлекаться в активизм — потому, что почувствовал в себе и силы, и потребность что-то сделать для сообщества, которое многое сделало для меня. Сначала я просто брался за какие-то случайные задачи, потом втянулся — и, несмотря на то, что большая часть моей деятельности остается волонтерской и не оплачивается, я считаю это своим основным делом.
У меня, конечно, есть обычные работы, где я оформлен по документам: я продолжаю заниматься иллюстрацией и книжной версткой. Но нередко они приходят через активистские каналы и каналы некоммерческих организаций.
Ничего хорошего в законе [против транслюдей] нет. Люди уже в панике — неизвестно, смогут ли они дальше получать медицинскую помощь. Трансгендерность — это не болезнь, но состояние, которое требует наблюдения [у врачей], как старость. Чем проще транслюдям получить [медицинскую] помощь, тем реже они будут пытаться решить проблемы сами [и рисковать здоровьем].
Константин
45 лет, трансгендерный мужчина
Я из Адыгеи, начал переход в 37 лет в 2015 году — с того, что стал вести себя в обществе так, как мне комфортно. До этого пытался вписаться в предписанную мне роль — довписывался до депрессии. Я пришел к выводу, что либо рехнусь, либо начну что-то делать.
Смена документов, медицинские вмешательства — это то, что я делаю с собой и своим телом. Это никак не затрагивает других, так почему я должен получать у кого-то на это разрешение? Почему кому-то дается право распоряжаться моей жизнью?
Обратился в клинику для прохождения комиссии, чтобы получить справку с диагнозом и начать гормональную терапию. Специалисты на комиссии отнеслись ко мне дружественно, но я все равно чувствовал себя так унизительно, как мало когда в жизни.
В 2018 году я хотел сменить документы в загсе, но мне отказали. Тогда я обратился в суд и выиграл, после чего сменил гендерный маркер и имя в свидетельстве о рождении, затем поменял все остальные документы. Суд был единственной сложностью [в процессе перехода], в остальном смена документов прошла очень спокойно. Я часто сталкивался с удивлением со стороны бюрократов, но никакой агрессии или отказов не было — это как раз говорит о том, что нет необходимости защищать общество от транслюдей.
Я сделал «верхнюю» операцию — мастэктомию. «Нижнюю», которая особенно, на мой взгляд, беспокоит депутатов, решил не делать. Для меня достаточно мастэктомии и гормональной терапии, чтобы чувствовать себя адекватно и комфортно.
Переход — это не какая-то абстракция. Это способ прийти в гармонию с собой и убрать несоответствие, сделать жизнь более полноценной. Никто не делает переход для развлечения или чтобы избежать каких-то обязательств. Кому-то может показаться, что это не очень важная тема, ведь человек наедине с собой может быть тем, кем хочет, и для этого не надо менять документы или внешние признаки. Но так жить сложнее.
То, как законодатели в последнее время взялись за тему ЛГБТК+, говорит о том, что законопроект [против транслюдей] могут принять в самом худшем виде — с запретом на все: и на смену документов, и на медицинские вмешательства. Меня беспокоит, что я уже несколько лет принимаю гормональную терапию и прекрасно себя чувствую, а если ее запретят, то это нанесет вред моему здоровью.
Раньше, когда обсуждали или принимали подобные законы, мы с друзьями писали обращения к депутатам. Может быть, я пессимист, но мне кажется, что теперь в этом нет смысла. Наверное, нужно что-то делать, но мне сложно понять, что сейчас будет полезно.
Если закон примут, он сломает многим людям жизнь. У нас и так день за днем отбирают будущее, а теперь собираются отнять практически последнее, что есть. Для кого-то это равноценно отнятию жизни. Я не могу от этого абстрагироваться, и мне тяжело. Но пока закон не приняли, я бы хотел посоветовать всем не спешить отчаиваться. Нет ничего постоянного, и ситуация будет меняться. Важно сохранять в голове образ желаемого будущего и делать что-то в этом направлении.
Записала Анастасия Жвик