«Тут все пропахло мертвецами» В Бурятии почти ежедневно хоронят солдат, погибших в Украине. Повлияло ли это на отношение местных жителей к войне?
Бурятия занимает второе место среди российских регионов по количеству погибших на войне в Украине. Больше — только в Дагестане. При этом на похоронах, которые в Улан-Удэ и других населенных пунктах проходят практически каждый день, звучат слова поддержки России в борьбе с «нацистами» — и благодарность армии за то, что погибших солдат «не бросили», а доставили домой. Издание «Люди Байкала» выпустило репортаж о том, как в Бурятии хоронят погибших военных — и что думают их близкие, а также власти региона. С разрешения издания «Медуза» публикует этот текст без сокращений.
Лукодром построили год назад. Желтую крышу и фасад, облицованный бело-синей плиткой, видно издалека — на фоне покосившихся деревянных бараков с уличными туалетами. Это главный республиканский центр по стрельбе из лука — национальному виду спорта, очень популярному в Бурятии. Здесь тренируются дети, сюда приезжают на соревнования спортсмены из районов и других городов.
С начала марта в главном зале Лукодрома проходят похороны погибших в Украине военных. Детские секции все это время не прекращали работу. Дети тренируются за стенкой, в соседней части здания. Дверь в тренировочные помещения в нескольких метрах от той, из которой выносят гробы.
— Родителям не нравится, что спорткомплекс превратился в похоронный зал, — говорит Татьяна, у которой сын занимается здесь стрельбой из лука. — Недавно там, где тренируются дети, тоже появился трупный запах. Тут все пропахло мертвецами.
Лукодром стоит у дороги, еще с трассы подъезд к нему перекрыли гаишники. У входа в здание полицейских нет, но спустя два дня они будут стоять и здесь тоже. Людей, пришедших на похороны, встречают сотрудницы мэрии: они отвечают за организацию церемонии. Спрашивают: «Вы с кем пришли прощаться?»
Местные СМИ писали, что в понедельник, 28 марта, в Лукодроме будет прощание с одним военным — Найдалом Цыреновым. Но в указанное время в спорткомплексе сразу четыре гроба.
Ни табличек, ни фотографий около гробов нет. Кто в каком гробу лежит, объясняют сотрудницы мэрии.
В первом — 24-летний Найдал Цыренов, капитан школьной команды КВН, «Ученик года — 2016». Служил военным фельдшером. Руки у мертвого Найдала сложены на груди поверх серой форменной куртки. Одна рука забинтована.
Во втором — 35-летний Булат Одоев, он служил в пятой танковой бригаде, и у него остались дочка и беременная жена. «Ему все говорили: зачем поехал? А он отвечал: „Как я брошу мужиков?“» — рассказывает жена его двоюродного брата Ольга.
В третьем — 38-летний Жаргал Дашиев. У него остались беременная жена и две дочери.
В четвертом — 20-летний Владислав Кокорин, который рос в детском доме, потом его взяли в приемную семью.
Около каждого гроба стоят родственники. Только у гроба Владислава почти никого нет. Во время церемонии к нему подходит женщина из числа организаторов, торопливо укрывает покойника тонкой синей тканью, натягивает ее до середины груди. Потом ставит портреты в рамках перед каждым гробом. Фотографии тоже не подписаны: подразумевается, что каждый знает своего покойника. Случайных людей в зале нет.
Гробы стоят в той части зала, где обычно дети соревнуются в стрельбе из лука. На скамейках для зрителей — люди, которые пришли прощаться. Часть людей стоит в проходах, скамеек на всех не хватает. Главный зал спорткомплекса набит до отказа, собралось не меньше 600 человек.
У покойников в изголовье навытяжку стоят военные. Спины прямые, к груди прижимают автоматы на ремнях. Лица молодые, они похожи на старшеклассников в почетном карауле около Вечного огня. Некоторые из военнослужащих плачут. Слезы вытирать нельзя, и они текут по щекам.
Между гробами и людьми, которые пришли прощаться, стоит стол. За столом четыре ламы в традиционных бордово-красных ламын хубсаhан — одежде буддийских лам, похожей на халаты. Трое погибших — буддисты, для них проводят буддийский погребальный обряд. В зале есть православный священник, но Владислава Кокорина он не отпевает, стоит в стороне с чиновниками.
Перед ламами на столе — павлинье перо в сосуде, украшенном красно-желтой бахромой, и на куске красной ткани лежит раскрытая книга. По книге ламы поют поминальные молитвы на тибетском языке. Рядом с книгой — зула, буддийская лампадка, в которой горит огонь. На медной тарелочке дымятся благовония.
Удушливый аромат благовоний смешивается с тошнотворным трупным запахом. Погибших везут подолгу, иногда со дня гибели до похорон проходит месяц и даже два. Дышать в зале трудно.
Затылки у лам качаются в такт песнопениям. Сквозь короткие ершики черных и седых волос хорошо видны многочисленные шрамы на коже.
Не прекращая читать молитвы, ламы встают и начинают ходить вокруг гробов. Буддийский погребальный обряд завершается. К умершим подходят прощаться все желающие. Они тоже обходят гробы по кругу, на секунду прикасаются к обутым в ботинки ногам или к стенке гроба.
Плача не слышно. Буддистам нельзя плакать на похоронах и сильно горевать по покойнику. После смерти его душа должна пройти путь на небе и через 49 дней переродиться в новом теле, а слезы закрывают дорогу, не дают умершему уйти.
На следующий день в Лукодроме будут прощаться с Амгаланом Тудуповым и Эдуардом Жидяевым. Два дня спустя похоронят еще двоих — 23-летнего Батора Дондокова и Антона Хатхеева. «К нам родители одного погибшего подошли, говорят: „Как вам повезло! Ваш-то целенький пришел. А у нас только голова и две кисти“», — говорит родственница Батора Дондокова.
Еще одного погибшего, 22-летнего Зоригто Хоцаева, похоронят 28 марта в деревне Алла, где он родился. За неделю похоронят десятерых.
После похорон Батора трое его друзей пойдут добровольцами в Украину. На одной из церемоний врио командующего 36-й армией полковник Сокол говорит: «От лица всех военнослужащих я хочу сказать: мы отомстим, наше дело правое. Победа будет за нами».
После обряда начинается траурный митинг.
— Они погибли не напрасно, — говорит заместитель главы республики Баир Цыренов сначала по-русски, потом по-бурятски. — Они погибли за то, чтобы Россия была великой. Чтобы на Украине перестала литься кровь.
— Они погибли, защищая свободное будущее нашей страны, — говорит мэр Улан-Удэ Игорь Шутенков.
— Россию никто никогда не побеждал. И не победят! — говорит вице-спикер Народного хурала Цырен Доржиев.
— Десантники совершили свой последний прыжок в небо. Очень больно. Вечная память, — говорит врио командира 11-й десантно-штурмовой бригады подполковник Виталий Ласков. Точно такую же фразу про последний прыжок он говорил месяц назад на первом митинге.
Перед Ласковым выступает полковник Игорь Сокол, врио командующего 36-й армией. Почти все военные, выступающие на траурных митингах, сейчас имеют такую приставку к должности.
В зале около десятка полицейских. Они следят, чтобы никто не фотографировал и не снимал похороны на видео.
Примерно через 15 минут после начала церемонии полицейский подходит к журналистам.
— Вы кто такие?
— СМИ.
— Здесь съемка запрещена. У вас должно быть разрешение организатора.
За организацию похорон отвечает заместитель руководителя Советского района Улан-Удэ по социальной сфере Лариса Степанова. Она что-то оживленно обсуждает с мэром города.
— Нет, здесь нельзя снимать. Нет, я не буду ничего комментировать, — отвечает она на просьбу рассказать, как часто проходят похороны. Неожиданно Степанова всхлипывает, глаза наполняются слезами. — Знаете, сколько я уже этих похорон организовала… А у меня сын там, на Украине.
У Степановой на странице в «Одноклассниках» фотографии флешмоба, где сотрудники администрации выстроились буквой Z. Последний пост — портрет Путина, под ним Степанова написала: «…Я молюсь за своего Президента, молюсь за каждого бойца нашей Великой страны, молюсь за славных и отважных чеченцев, которые не предали мою страну, и оплакиваю погибших…»
Мэр Улан-Удэ Шутенков и вице-спикер Народного хурала Доржиев отказываются от комментариев.
Близкие всех четверых погибших отказываются общаться с журналистами.
Полицейские просят выйти из зала. На улице у них стоит дежурная машина, где они переписывают личные данные журналистов.
— Еще будете снимать — поедем в отделение.
Из покосившегося деревянного барака по соседству с Лукодромом нетвердой походкой выходит мужчина в грязной куртке, от него пахнет перегаром.
— Вы не знаете, часто в Лукодроме проходят похороны? — спрашиваю его.
— Эй, не надо меня записывать, — машет он руками, как будто пытается отогнать журналиста. — Я вас, шпионов, за версту вижу. Сам в разведке служил.
В начале марта, когда в Бурятию пошли первые гробы, на похороны несколько раз приходил глава республики Алексей Цыденов. Его сопровождали телекамеры и журналисты. Некрологи публиковали на главных страницах региональных СМИ. Потом похороны стали проходить почти каждый день, и Цыденов перестал на них приезжать.
Двадцать шестого апреля в списке ЛБ 102 погибших солдата из Бурятии. Все они служили или родились в республике, об их гибели сообщили родственники или районные власти, либо журналисты ЛБ присутствовали на их похоронах.
Республика занимает второе место по количеству потерь. Больше погибших только в Дагестане. По данным «Медиазоны», когда там было 125 погибших, в Бурятии сообщали о 85. Жителей Москвы и Санкт-Петербурга, где живет почти 12% населения России, почти нет в сводках погибших.
С начала «спецоперации» Минобороны дважды заявляло о величине потерь. В последний раз называли цифру 1351 человек. «Медиазона» сообщает о 1744 погибших, чья гибель подтверждена районными властями. Госдепартамент США оценивает российские потери в 10 тысяч человек на конец марта, не раскрывая методику подсчета.
С марта имена погибших в Бурятии публикуют только в районных газетах или пабликах в соцсетях. Потом некрологи перепечатывают региональные СМИ. Например, о гибели 19-летнего Андрея Дульского написала администрация школы на своей странице «ВКонтакте». Похороны прошли в деревне Ильинка, где жил Дульский.
Иногда некрологи выставляют родственники или друзья. О гибели Эдуарда Жидяева и Антона Хатхеева, с которыми прощались в Лукодроме в последнюю неделю марта, официально не сообщали. О смерти Владислава Кокорина паблик «ВКонтакте» «Я — улан-удэнец» сообщил спустя месяц после похорон.
На сайте регионального правительства нет информации о количестве погибших. Военный комиссар Иркутской области Евгений Фуженко сказал, что цифру потерь называть не будет, «она не столь значительна». Военный комиссар Красноярского края Андрей Лысенко ответил, что «неприлично и непорядочно спрашивать статистику». В Бурятии вопросов о масштабах потерь публично не задавали никому.
«Нам говорят: просто не надо об этом писать, — рассказывает журналистка издания, контролируемого правительством республики. Она просит не называть фамилию. — Даже если что-то пишем о них, то это буквально через слезы и скандалы».
Журналист другого издания попытался выйти на родственников погибшего военного. Те спросили разрешения на разговор у военных. Уже вечером главный редактор вызвал журналиста и сказал, что ему позвонили из правительства и объяснили: с родственниками разговаривать не надо. «Есть такой негласный запрет на эту тему», — добавляет наша собеседница.
Почти все родственники отказываются разговаривать о погибших.
Жамбо Хоцаев, врач-терапевт клиники традиционной восточной медицины в Улан-Удэ, 28 марта хоронит племянника Зоригто Хоцаева. Он объясняет: военные всех предупредили — не надо фотографировать на похоронах, никому ничего рассказывать и отвечать на телефонные звонки с незнакомых номеров. «Хакеры с Украины крадут информацию и делают фейки. Нам так военные сказали», — объясняет Хоцаев.
Как «хакеры с Украины» будут использовать «данные», Хоцаев точно не знает. Несколько дней назад его жене на Viber пришло сообщение с незнакомого номера с соболезнованием о гибели Зоригто. Жамбо и его жене это не понравилось. Часто родственникам приходят проклятья с украинских номеров. Их пишут украинские пользователи почти под каждым постом о гибели военных в соцсетях.
Девятнадцатого апреля Минобороны предложило официально ограничить доступ к данным родственников погибших. На видео с возвращения военных из командировки в Украину и у военных, и у их родственников заблюрены лица.
Из Лукодрома Найдала Цыренова, Булата Одоева, Владислава Кокорина, Жаргала Дашиева везут на Южное кладбище на окраине Улан-Удэ. Похоронный кортеж растягивается на километр. В тот момент, когда военные вытаскивают гробы из черных микроавтобусов с надписью «Ритуальная служба» и поднимают их на плечи, начинает играть духовой оркестр.
За каждым гробом женщины несут венки. Бурятки не едут на кладбище, по традиции они не могут присутствовать на погребении. А венков много — от правительства, от родственников, от министерства обороны. Их несут сотрудницы мэрии.
— Возьмете венок? — обращается одна из них к журналисткам ЛБ.
— Но мы не родственницы.
— Я тоже, но это не важно, — говорит женщина и вручает венок для Владислава Кокорина.
Meduza has been blocked in Russia. We were ready for this and our work continues, no matter what, but we need your support like never before.
We need it now. Tomorrow could be too late. We are an independent publication, and we work only in the interests of our readers. Many of our readers in Russia can no longer contribute, so we turn to you, our audience around the world.
Погибших военных хоронят либо здесь, на Южном кладбище, либо в тех городах и поселках, откуда они родом. Это решают родственники. На краю Южного кладбища у министерства обороны есть свой сектор. С конца февраля он увеличился на 27 могил. С края выкопано еще 15 пустых, а могильщики готовят новые.
«Нам сказали два ряда до конца довести сегодня-завтра, опять ждут борт с погибшими», — объясняет Дмитрий, рабочий, который копает могилу. До конца двух рядов нужно выкопать шесть. «И не сказать, что сильно больше хоронят, чем обычно, — добавляет Дмитрий. — Ну, двух-трех военных за день. Так в пандемию и по 15 человек в день хоронили. Вот где работы-то было».
В это время у бурятских могил ламы разводят небольшие костры из привезенных с собой поленьев. В огонь кидают конфеты без оберток, печенье — «кормят» духов, чтобы они берегли умершего на небе.
Большинство бурятов буддисты. После похорон они уже не приходят на кладбище. На могилах не ставят памятники и не делают оградки. Землю над могилой плотно утрамбовывают, а в ногах у покойника ставят соёмбо — высокую палку с белым или голубым куском ткани наверху. Чем быстрее могила сровняется с землей, зарастет травой и деревьями, а древко соёмбо сгниет и упадет — тем лучше для души умершего. Через 49 дней она должна переродиться в новом теле.
В секторе министерства обороны могилы у всех одинаковые: памятники и надгробия из черного гранита. На памятниках выгравированы портреты, даты рождения и смерти. Ни оградок, ни скамеек возле свежих могил нет. У каждой лежат искусственные цветы и венки. Отличие русских могил от бурятских только в том, что на последних развеваются соёмбо. Прямо на могилах стоят фотографии в одинаковых рамках.
Когда могилы зарыты, полковник Сокол вручает родственникам погибших ордена Мужества, которые военные получили посмертно. Солдаты дают над могилами прощальные залпы.
Почему погибает так много бурят, в республике обсуждают на каждой кухне. Иногда недовольство прорывается публично.
В конце марта глава республики Алексей Цыденов собрал в Бурятском театре оперы и балета деятелей культуры и прочел им лекцию о «спецоперации». После лекции пресс-секретарь Бурятского театра драмы Батодалай Багдаев спросил главу: «Есть почетный караул № 1 на Красной площади. Вы когда-нибудь видели там „узкоглазых“? Там четкий отбор существует — голубоглазые, высокие, славянской внешности ребята. А нашим землякам — кривоногим, маленьким, скуластым — дорога в почетный караул закрыта. А как умирать — так умирать».
Из зала закричали: «Негодяй!» Цыденов попросил отключить микрофон у Багдаева, а слово взял худрук Бурятского театра оперы и балета Владимир Рылов. «Я хотел бы ответить этому негодяю, который унижает бурятский народ при мне в моем театре. Мы все путинские буряты! Мы не позволим развалить страну. Если мы сейчас будем упрекать руководство страны в том, что, да, есть убитые, есть раненые, есть жертвы, — мы предадим этих убитых и раненых. Значит, они зря погибли. Только победа!»
В апреле площадь Советов в Улан-Удэ украсили растяжкой «Бурятия Zа праVду». Желтые буквы на голубом фоне, Z из георгиевской ленточки, V — в цветах российского триколора. Буквы тянутся по всему фасаду здания загса. Напротив здания — самая большая в мире скульптура головы Ленина, ее высота — 7,7 метра.
Постамент головы тоже украсили растяжкой в цветах российского триколора с буквой Z. Через неделю нижнюю часть растяжки кто-то срезал ножом. Это сделали ночью, а уже утром власти оперативно заменили растяжку на новую, но уже с буквой V. Объяснили, что и так хотели это сделать, потому что жены бурятских военных попросили Цыденова повесить V-растяжку, ведь именно эту букву пишут на военной технике, на которой воюют их мужья.
Но дело не в том, что в Украину отправляют именно бурятов. Из 102 погибших 55 — русские по национальности. Буряты вообще составляют только 30% населения республики.
«Думаете, почему столько военных из Бурятии погибло? — говорит сестра погибшего Михаила Гармаева, Екатерина. — Работы нет совсем, вот и идут парни в контрактники». То же самое повторяют родственники погибших. Михаил Гармаев в юности увлекался театром, рисовал. После армии вместе с братом устроился на работу в фирму, которая устанавливала сигнализации. Получал 15–20 тысяч. Проработал около двух лет и ушел в контрактники.
Брат Александр до сих пор работает в той же фирме. Сейчас у него «нормальная зарплата, 30–35 тысяч». Работает он вахтами, дома почти не бывает.
Амгалан Тудупов окончил спортфак Бурятского госуниверситета. Устроился в школу учителем физкультуры. «Везде детишек водил, то на лыжи, то на баскетбол. Ему нравилось», — говорит его мать Цырема Тудупова. Но зарплата в школе была семь тысяч рублей. У Амгалана в это время родился первый ребенок, нужны были деньги. Он «год продержался и устроился в армию». Там сразу начал получать 40–50 тысяч. «Такой довольный, такой радостный пришел, — вспоминает Цырема. — „Мама, меня взяли!“ Не всех раньше брали, а сейчас всех берут».
Служба Амгалану нравилась, хотя он говорил, что «работа тяжелая». Возвращался домой поздно. Рано утром в 3–4 часа вставал, уезжал обратно. «Я говорила: может, уйдешь? — рассказывает Цырема. — Но он отвечал: чем детей-то кормить?»
Военные, которые попали в Украину, анонимно говорят, что зарплата у них от 250 тысяч в месяц.
В 2020 году Бурятия занимала 81-е место по качеству жизни из 85 субъектов России. Соседняя Иркутская область была на 55-м месте. По данным республиканской службы статистики, 20% жителей в 2020 году имели доходы ниже прожиточного минимума. В 2013 году таких людей было 17,5%. В 2019 году Улан-Удэ занял последнее место по качеству жизни среди 78 городов с населением от 250 тысяч человек.
По открытым данным, в республике 15 воинских частей. Численность контрактников не известна. В 2015 году объявляли о двукратном увеличении их числа. Тогда в Восточном военном округе планировали призвать 26 тысяч военнослужащих. В 2020 году еще 1,3 тысячи человек заключили контракты, в 2021 — 600 человек.
В тот же день, 28 марта, когда на Южном кладбище хоронят четверых, в деревне Алла прощаются с 22-летним Зоригто Хоцаевым. Его семья переехала в Улан-Удэ еще в 2014 году, но родственники решили хоронить Зоригто в родной деревне. Там «горы красивые, вода чистая. Там пуповина, через которую он с землей связан», говорит дядя погибшего Жамбо Хоцаев.
Зоригто был старшим из трех детей в семье. Выучился в техникуме на программиста, пошел в армию, потом подписал контракт. Служил в 11-й штурмовой бригаде наводчиком. Успел повоевать в Сирии. У него остались родители, брат и младшая сестра-второклашка.
Он погиб 25 февраля, а похоронен 28 марта. «На опознание нас пригласили первыми, — говорит Жамбо Хоцаев. — Там в морге было пятеро городских и десять деревенских. Наш самый обгоревший. Пришлось делать генетическую экспертизу, поэтому так долго не хоронили».
Когда на кладбище дали слово родственникам, Жамбо благодарил военных. «Я сказал: племянник, тебя не бросили. Ты погиб, но тебя нашли и привезли. Двенадцать часов самолетом до Улан-Удэ. Четыреста пятьдесят километров до Аллы, всю ночь автобусом везли. „Своих не бросаем“ — не пустые слова», — пересказывает Жамбо свою прощальную речь.
По словам Жамбо, из Аллы много ребят сейчас в Украине. Из некоторых семей — по двое сыновей сразу. На прощании у Зоригто многие плакали — думали о своих сыновьях. Когда Жамбо выступил, плакать перестали и военные его за это благодарили.
Когда родственники узнали о смерти Зоригто, поехали в дацан, к ламе. Тот нагадал по буддийским книгам, что в следующей жизни Зоригто родится девочкой в богатой семье, в теплой стране на берегу моря.
— Считается, о чем думаешь перед смертью, то и воплотится в будущей жизни, — говорит Жамбо. — Видимо, мерз, поэтому родится в теплой стране. Воды не было, пить хотел, поэтому будет на море. О семье думал, чтоб у них достаток был, поэтому в богатой семье родится. И о сестренке младшей думал, поэтому будет девочкой. И эта девочка окончит хороший университет, и примерно в его возрасте приедет к нам в Аллу, и будет бороться за мир во всем мире.
— Буддизм запрещает убийство. А бурятские солдаты-буддисты убивают. Они могут рассчитывать на хорошее перерождение? — спрашиваю Жамбо. В конце апреля ламы традиционной Сангхи России провели молебен для военных в полевом лагере в Украине.
Жамбо долго молчит. Потом, понизив голос, добавляет:
— А кто вам сказал, что они буддисты?
— Нет?
— Нет.
Он говорит, что даже традиционная обувь у буддистов — сапоги с загнутыми носами, чтобы носком обуви случайно не повредить землю, по которой идешь, не причинить вред траве или насекомым.
— Когда говоришь «против войны» — это плохо, это отрицание, — добавляет Жамбо. — Надо говорить «за мир». Мы все за мир. Я войну не оправдываю. Но это как в 41-м году. Сейчас одинаково, такой же фашизм. Я не владею полной информацией. Но я знаю.
Елена Трифонова («Люди Байкала»)