«Российские офицеры говорили: „Не знаем, что тут делаем. Чувствуем себя фашистами“» Интервью главы Мариуполя Вадима Бойченко — об оккупации, новом «мэре» города из ДНР и блокаде «Азовстали»
Мариуполь практически полностью контролируется российскими военными. Последний очаг украинского сопротивления — завод «Азовсталь». 16 апреля Владимир Зеленский сказал, что взятие завода российскими войсками «поставит точку на всех переговорах». Владимир Путин 21 апреля распорядился прекратить штурм завода и заблокировать промышленную зону — «так, чтобы муха не пролетела». По словам Зеленского, помимо военных на территории «Азовстали» сейчас находятся около тысячи мирных жителей. О российской оккупации, новом «мэре» города из ДНР и блокаде «Азовстали» «Медуза» поговорила с главой Мариуполя Вадимом Бойченко.
Кто такой Вадим Бойченко
Вадим Бойченко, впервые избранный мэром Мариуполя в 2015 году и переизбранный в 2020-м, сам работал на заводе «Азовсталь». Он начинал карьеру в 1995 году как помощник машиниста тепловоза, а через 15 лет стал заместителем директора. Затем он пошел на повышение в управляющую заводами группу «Метинвест», а после этого занялся политикой.
В первые же дни российского вторжения в Украину Бойченко узнал, что за ним охотится российская разведгруппа, поэтому уехал ночевать за город. 27 февраля при попытке вернуться на работу он попал под обстрел. С 1 марта Мариуполь находится в осаде.
Шестого апреля глава самопровозглашенной Донецкой народной республики Денис Пушилин назначил «мэром Мариуполя» депутата горсовета от «Оппозиционной платформы — За жизнь» Константина Иващенко. Бойченко остается за пределами города — «достаточно близко к линии фронта», — но свое точное местоположение не раскрывает из соображений безопасности.
— Какая сейчас ситуация на фронте? Правда ли, что началось масштабное наступление российской армии?
— События развиваются так, как ожидалось. Они хотят взять под контроль Донецкую и Луганскую области, в наши планы это не входит.
— Но Изюм [оккупированный Россией] — это Харьковская область. Энергодар и Бердянск [также оккупированные Россией] — Запорожская. Херсонскую область российские войска тоже контролируют. Возможно, речь идет не только о двух областях?
— Я коротко отвечу в силу определенных обстоятельств. На сегодня серьезного продвижения российской армии по линии фронта нет. То есть где-то они продвинулись, где-то мы продвинулись.
Мотивации у нас более чем достаточно. Оружие к нам едет со всего мира. Мы будем сражаться жестко. Я общаюсь со своим сыном, который служит в армии, общаюсь с военным руководством. По линии фронта все контролируется, все предсказуемо.
— Что сейчас происходит на заводе «Азовсталь»?
— Я признателен каждому герою и героине, которые защищают Мариуполь. Это и Вооруженные силы, и Нацгвардия, и полк «Азов», и 36-я бригада морской пехоты, и пограничники. Все они сейчас там, и все они защищают Родину. Они бьются и будут биться. Они на своей земле, защищают своих матерей, жен и детей. Они мотивированы этим. В отличие от россиян, которые на нас напали.
Когда наши люди общались с российскими офицерами на блокпостах, те сами говорили: «Мы не знаем, что тут делаем. Мы чувствуем себя фашистами». Это их цитата — не моя. Почувствуйте разницу в мотивации.
— Есть ли мирные жители на «Азовстали»?
— Конечно, есть. Там сотрудники завода, жители близлежащих домов, которые пришли в укрытия «Азовстали», потому что там были запасы еды и воды. Более тысячи людей, которые ждут эвакуации. Вы, наверное, видели эти видео с детьми.
Да, там есть и военнослужащие, но там нет никаких нацистов. «Азов» — это подразделение Нацгвардии (подробнее об «Азове» читайте в этом материале «Медузы»). У каждого боевого подразделения есть название. Почему «Азов»? Потому что они базируются на берегу Азовского моря. Они с 2014 года находятся в Мариуполе, и от них в городе никогда никаких проблем не было — были только порядок и дисциплина. Мой сын, тоже военнослужащий, защищает Украину в Вооруженных силах в Донецкой области. А его друг и сосед из «Азова» недавно погиб в Мариуполе.
— Почему некоторые украинские морпехи говорят о своем бедственном положении в Мариуполе и о том, что с ними не говорит командование?
— Мне это сложно комментировать. Я могу сказать только, что они герои, совершают подвиг. Война рано или поздно закончится победой Украины над Россией. И эта история с полком «Азов», с морпехами — об этом еще будут слагать легенды, писать книги и снимать фильмы.
— 21 апреля министр обороны России Сергей Шойгу заявил, что российская армия «освободила» Мариуполь, но на территории завода «Азовсталь» остаются более двух тысяч украинских военных. В ответ Владимир Путин отменил штурм завода и приказал его блокировать «так, чтобы муха не пролетела». Вы верите, что город под контролем российских войск?
— Под контролем российских войск остаются лишь руины города, который они сами же разрушили. В понимании России взять Мариуполь — это уничтожить его. Уничтожить свободный, мирный город, стереть его с лица земли. Так выглядит «успех», по мнению Шойгу.
Тем не менее наши защитники продолжают удерживать позиции. Оккупационные российские войска не смогли установить полный контроль над городом и потому выдумали очередную легенду, миф, что якобы город взят. Но Мариуполь был, есть и остается украинским.
— Как вы думаете, почему Мариуполь так важен для России?
— Мариуполь имел военное значение как сухопутный коридор в Крым во Второй мировой. Город два года был под немецкой оккупацией и, кстати, не получил так много разрушений, как сегодня от россиян.
Когда немцы в 1943 году отдали Мариуполь, они автоматически вышли из Крыма. Соответственно, и для Российской Федерации город имеет такое же значение.
Не было задачи «освободить» людей, как говорила российская пропаганда. Россияне освобождают территории от людей и инфраструктуры. Это военное преступление, которое на территории Украины совершают российская армия и главный преступник — Владимир Путин.
Еще летом [2021 года в статье «Об историческом единстве русских и украинцев»] он говорил, что нет такой нации, как украинцы. Точно так же говорил Гитлер про евреев. Путин ошибается. Украинцы живут по всему миру — нас около 65 миллионов.
На днях Служба безопасности Украины опубликовала перехват телефонного звонка русского офицера своей жене, в котором он говорит, что есть команда стереть «Азовсталь» с лица земли. Мое понимание [ситуации] полностью совпадает с этим месседжем — россияне хотят все уничтожить.
При этом каждый второй у нас [в Мариуполе] так или иначе связан с Россией: есть этнические русские, население русскоговорящее. Но уничтожение идет не по этническому, а по политическому признаку. Идет уничтожение политической украинской нации.
— Есть ли у города помимо практического еще и символическое значение — как реванш за освобождение Мариуполя [Украиной] в 2014 году, после того, как город два месяца провел под контролем так называемой ДНР?
— Город не покорился в 2014 году пропаганде под названием «ДНР» и отверг эту идею. А изменения последних лет заставили жителей Донецка иначе смотреть на Мариуполь.
Донецк увядал и разрушался. Это город, в котором ничего не происходит последние восемь лет с начала оккупации так называемой ДНР. И Мариуполь — с новыми школами, детсадами и больницами. В городе появились 220 единиц нового транспорта. Коммунальные автобусы — белые с желтой полосой и троллейбусы — белые с синей полосой. Складываем и получаем наш желто-синий флаг.
За последние шесть лет международные финансовые институции инвестировали в развитие инфраструктуры города 200 миллионов евро. На эти средства разработан новый коммунальный транспорт. [До войны в Мариуполе начали строить] новый завод по очистке воды, новые школы и детсады — все это за европейские деньги. В планах были строительство набережной и аэропорта, обустройство всех парков по европейскому образцу. То есть город колоссально перезагрузился. Уже было ощущение, что ты в центре Европы.
Все это бесило Путина. В конце января я дал интервью Financial Times, где сказал, что Путину нужно распустить армию и заняться своей большой страной. Развивать не только Петербург и Москву, но и другие российские города. У многих из нас там живут родственники, и мы понимаем, что там ничего не происходит. Поэтому я сказал, что Путину нужно брать пример с Мариуполя.
Восемь лет назад Мариуполь тоже был серым промышленным городом, но мы его перезагрузили. Он стал витриной возрожденного украинского Донбасса. Поэтому к нам за эти годы приехали 100 тысяч переселенцев, многие из того же Донецка. Эти люди обрели второе дыхание, новую жизнь, купили квартиры, родили детей. Они были счастливы.
— Чем Мариуполь важен для Украины? Украинский Forbes пишет, что город формировал почти 3% ВВП страны. Что еще?
— Потенциал города гораздо выше: 6–8% ВВП и 25% всей валютной выручки. Озвученная вами цифра — это вклад города в экономику с учетом всех ограничений, созданных Россией. Я говорю об искусственных образованиях «ЛДНР», из-за которых нам приходилось доставлять грузы в объезд.
— Как началась блокада?
— Первого марта россияне замкнули кольцо вокруг города, уже 3 марта похоронили все инфополе с точки зрения интернета и телефонной связи. Город погрузился в полную тишину, вместо украинских медиа начало работать радио Российской Федерации. Говорили: вас все бросили, мэр ушел, власть не помогает, эвакуации не будет, Киев захвачен…
Без информации и под гнетом гуманитарной катастрофы люди становятся уязвимы перед пропагандой. Это четкий план, методичка, по которой работают россияне. Чтобы вы понимали, они даже склад с едой и медикаментами разбомбили.
Россияне все это делали при определенном содействии изнутри. У этого содействия есть имена, фамилии и обложка под названием ОПЗЖ. Это те же люди, которые содействовали захвату города в 2014 году. Ими руководили депутат Госдумы России Дмитрий Саблин и бывший руководитель «Партии регионов» в горсовете Петр Иванов. Он, кстати, бежал в Россию в 2014 году, когда не смог захватить власть. Теперь они пытаются снова. Купили местную франшизу ОПЗЖ у руководства этой партии, завели в горсовет своих людей. Планировали назначать их в коммунальные компании, зарабатывать на коррупции. Но, по оценке Transparency International, Мариуполь — лидер рейтинга прозрачности и подотчетности в стране. Это город с нулевой толерантностью к коррупции. Для меня это было крайне важно.
Соответственно, эти люди не смогли заработать, беда у них случилась. А на выборах [органов местного самоуправления] в 2020 году они не набрали большинства, поэтому захватить власть они могли только силовым способом. И вот они пришли с российскими военными.
Но им же надо было как-то проявить свою лояльность России. И я твердо уверен, что именно они корректировали огонь по всей критически важной инфраструктуре. Это они оставили город без воды, света, газа и информации.
Meduza has been blocked in Russia. We were ready for this and our work continues, no matter what, but we need your support like never before.
We need it now. Tomorrow could be too late. We are an independent publication, and we work only in the interests of our readers. Many of our readers in Russia can no longer contribute, so we turn to you, our audience around the world.
— Почему не удалось вывезти всех мирных людей из города заранее?
— С 24 февраля «Укрзализныця» увеличила количество поездов из Мариуполя. Все, кто мог, могли в первые дни выехать из города. Но, конечно же, решение принимал каждый сам.
Поясню, как проходил процесс эвакуации уже после блокады. Россия говорит: «Давайте эвакуировать людей». Я с чистой душой: «Давайте!» Министр по реинтеграции оккупированных территорий Ирина Верещук: «Давайте!» Павел Кириленко, глава военной администрации: «Давайте!»
И вот мы открыто даем информацию о локациях, где будут собираться люди, о том, где будут припаркованы автобусы. И после этого с 1 по 10 марта российская артиллерия и авиация уничтожают все наши автобусы и троллейбусы с автономным ходом. За десять дней они разбомбили весь коммунальный автопарк.
При этом были люди, которые до 10 марта на своем транспорте добирались до первого российского блокпоста на выезде из города и получали ответ: «У нас нет команды вас выпускать, возвращайтесь в город».
— Маршруты были согласованы?
— Была иллюзия, пропаганда. Россияне говорят, что есть коридор, а на самом деле никто людей не выпускал. Мы ведемся на это, сдаем локации, показываем автобусы, а они продолжают стрелять.
Только 13 марта появилась первая после начала осады возможность выехать. Без объявления тишины, под обстрелами, но россияне открывали свои блокпосты, и люди могли выехать на личном автотранспорте в направлении Запорожья, Бердянска. Тогда впервые удалось спасти несколько тысяч мариупольцев.
На сегодня [21 апреля] из более чем 440 тысяч мариупольцев порядка 100 тысяч человек выехали до блокады [которая началась 1 марта]. Еще около 100 тысяч мы смогли эвакуировать на подконтрольные Украине территории [за все время войны]. Более 20 тысяч мирных жителей убиты. 100 тысяч до сих пор остаются в городе, в том числе на «Азовстали».
Сорок тысяч мариупольцев россияне вывезли на оккупированные территории и дальше в Россию — с унижениями, через фильтрационные лагеря. Еще 50 тысяч остаются на побережье в небольших поселениях вокруг города и ждут момента, чтобы выбраться. Эти люди живут как в гетто, записываются на «фильтрацию» [чтобы выехать на подконтрольную Украине территорию] и ждут возможности выбраться из этого плена. Их судьба в руках одного человека — Владимира Путина. Планов эвакуации населения у России не было — были планы депортации.
— Российская пропаганда говорит, что мирных людей из города не выпускают «националистические батальоны».
— Это все мифы. Зачем же они расстреливали автобусы? Зачем стреляли по точкам сбора людей на эвакуацию? В начале марта три тысячи человек собрались возле тогда еще не разрушенного торгового центра Port City на выезде из города по направлению к Запорожью. И по ним стреляли, «посекли» машины.
Когда [6–7 марта, при первых попытках провести эвакуацию из города] Вооруженные силы Украины открывали город, чтобы автобусы могли выехать из Мариуполя, в город врывались российские танки, которые приходилось жечь, чтобы они в город не попали. И так было ровно два раза. Сначала на одном направлении [в сторону поселка Портовское], потом на другом направлении [в сторону Мангуша]. Точно так же они говорили: «Давайте открывайте, вывозите людей». И врывались на танках, улучшали свои позиции. Разве с такими людьми как-то можно вести переговоры?
И когда нам в очередной раз 11 марта министр Ирина Верещук предложила выезжать коммунальными автобусами, я ответил, что больше нет автобусов. Их все расстреляла Российская Федерация.
— Министр иностранных дел Греции Никос Дендиас заявлял, что готов возглавить гуманитарную миссию. Турецкая сторона обещала забрать людей по морю. Кажется, ни один из этих планов не сработал?
— Когда [3 апреля] миссия Международного Красного Креста пыталась попасть в город, она была арестована [в городе Мангуш в 18 километрах от Мариуполя] войсками так называемой ДНР. Они провели в тюрьме два дня. И министру Ирине Верещук, и всей переговорной миссии пришлось спасать их из плена. До этого так же спасатели с украинским Красным Крестом ездили, три дня просидели в тюрьме. Их пытали, били, унижали. Их так же доставали, это было сложно, но все они вернулись. И вот Красный Крест больше не звонит и не предлагает новую миссию делать.
А теперь я понимаю, почему россияне не пропускают никого в Мариуполь. Потому что мы все увидели факты преступлений российской армии в Буче, Ирпене, Бородянке и других небольших городах [которые были оккупированы российскими войсками]. Тела людей лежали на улицах как ковер. Мы увидели все эти зверства, изнасилования и убийства. Все назвали это ужасом и адом. Как вы думаете, они хотели, чтобы это кто-то увидел?
Так [глядя на произошедшее в городах, откуда ушла российская армия] вы можете себе представить тот ад, который создала Российская Федерация в Мариуполе.
Уже вторую неделю подряд город закрыт для въезда. Даже с регистрацией в Мариуполе ты туда не въедешь. Идет «зачистка», они собирают тела, складывают их в нескольких точках — сейчас уже пять таких локаций. Люди нам об этом сообщают, разведка это тоже подтверждает.
— Что с этими телами дальше происходит?
— [Есть] три сценария. Первый — братская могила, но тысячи людей очень сложно захоронить. Второй — мобильные крематории, но их пропускная способность невелика. Третий — вывозить тела на подконтрольные им [России] территории, например в город Харцызск, где трупы сжигают в стационарных крематориях. Они даже достают тела из захоронений, которые люди сами делали во дворах и парках, потому что другого способа похоронить погибших не было. И эти тела вывозят в крематории и братские могилы — ни у кого не спрашивают.
— Чем им мешают такие захоронения?
— Наверное, боятся, что, когда украинская армия освободит Мариуполь, эти тела будут находить и всему миру показывать. Они понимают это и прячут улики своих военных преступлений.
— Последняя идея, которую представили украинские власти, — обменять мирных жителей на арестованного [в Украине] Виктора Медведчука, кума Владимира Путина. Как вы относитесь к этой идее?
— Я этот план поддерживаю. Мы понимаем, что Медведчук может много рассказать обо всех планах Российской Федерации, агентах в высшем военном и политическом руководстве и России, и Украины. Какие отдавались команды, какие были финансы. Естественно, он интересный субъект. Я бы был рад, чтобы его обменяли на мирных жителей и военных Мариуполя. Для нас каждая жизнь важна.
Хотелось бы, чтобы снова все конфессии, все страны объединились, как 13 марта, и чтобы мы могли спасти людей. Мы на пороге большого праздника — Великой Пасхи. И если бы такая эвакуация случилась, я бы был очень счастлив.
— Вы говорите, что слова «вас бросил мэр», обращенные к мариупольцам, — это российская пропаганда. Но ведь вы сейчас не в Мариуполе. Когда вы выехали, при каких обстоятельствах?
— Еще 23 февраля ничто не предвещало беды. Мы провели сессию горсовета, выделили помещение для территориальной обороны и деньги на их [помещений] комплектацию. Войну я встретил в своей квартире, как и другие жители Мариуполя. Мой дом находится на левом берегу — он одним из первых получил удар.
Как мэр с первого дня войны я, в соответствии с законом о военном положении, утратил свое влияние. В военное время главным становится руководитель военной администрации [Павел Кириленко]. С наступлением войны город начал готовиться к обороне.
В тот же день, 24 февраля, мы провели ряд брифингов. Я собрал всех своих заместителей, сказал им, что началась война, что я остаюсь в городе, но никого не держу. Кто примет решение уехать — претензий не будет.
Затем я прибыл в командование штаба обороны Мариуполя. Спросил, что будем делать, гарантировал полное содействие в подготовке к обороне города. Мы копали рвы, варили противотанковые ежи, расставляли бетонные блоки — выполняли все задачи, которые нам ставили Вооруженные силы Украины. Точно так же было и 25, и 26 февраля. Я приезжал в штаб обороны Мариуполя и работал.
Двадцать шестого февраля мне позвонили и сказали, что в город зашла российская диверсионно-разведывательная группа из 40 человек с тяжелым вооружением и целью «отработать» по мне лично. Мне сказали, что не могут гарантировать мою безопасность в ночное время. Я позвонил руководителю военной администрации и поделился этой информацией. Он сказал, что знает об этом, и распорядился организовать мою работу за пределами города.
Двадцать седьмого февраля я в сопровождении полиции ехал в Мариуполь [на работу] и попал под обстрел. Дальше по дороге шли танковые бои, мы оказались отсечены от города. А уже 1 марта кольцо вокруг Мариуполя замкнулось.
Мои родители, брат с женой и маленьким ребенком долго находились в Мариуполе, смогли выехать намного позже. Они, кстати, тоже прятались в Мариупольском драмтеатре, но успели спастись до ракетного удара.
Мой профильный зам Михаил Когут оставался в городе до того момента, как на улицах начались бои [примерно 15 марта], координировал все коммунальные службы. Мы были с ним все это время на связи, обменивались информацией и руководили работой. Последнее совещание Когут провел 19 марта. Сотрудники штаба вышли на улицу и попали под обстрел, один из них был ранен. Последний руководитель коммунальных служб вышел из города 24 марта. До этого момента мы еще пытались поддерживать инфраструктуру. Ключевое слово — «пытались», потому что в условиях уличных, танковых боев что-то делать уже невозможно.
Но мы продолжаем фиксировать все преступления, которые совершает Российская Федерация. Разрушено 90% жилой инфраструктуры, причем 60% — прямым попаданием. Они все применяли — и авиацию, и «Грады», и огнемет «Солнцепек». 40% жилых домов уже невозможно восстановить, они спалили их просто в пепел. Один только остов остался, все остальное выгорело. Так выгорел дом моей бабушки.
Почему на меня злится российская машина пропаганды? Потому что мой рупор не замолкал до последнего, а мог бы замолчать еще 1 марта, когда они окружили город. Я мог рассказывать обо всех этих зверствах, обо всех нечеловеческих убийствах, которые совершили Путин и его армия.
— То есть после 27 февраля вы в городе не были?
— [Тринадцатого марта] я ехал в город вместе с первой эвакуационной миссией. Я прошел в глубокий тыл врага через 16 унизительных блокпостов. И, конечно, я прошел не как мэр. Вернулся живым оттуда. Встретил случайно в Третьей бердянской школе мою маму, мы обнялись и поплакали. И для меня было важно эту поездку совершить.
— Какая ситуация в городе сейчас? Есть ли там свет, тепло, вода? Российские медиа сообщают, что город возвращается к нормальной жизни.
— Откуда оно там возьмется, если все разрушено, если этого не было в планах Российской Федерации? Когда они первый раз перебили электросети, мы еще пытались их восстановить, но они обстреляли и ранили сотрудников аварийной бригады. Люди остаются без света, воды, газа и тепла. Более того, российские войска настолько все разрушили, что восстановить это практически невозможно.
— То есть даже когда они взяли под контроль город, они его не стали восстанавливать?
— Они еще не взяли под контроль город. «Вторая армия в мире» споткнулась и разбила лоб о город Мариуполь.
— Почему россиян не встречали в Мариуполе «с хлебом-солью»?
— Потому что мы выбрали путь европеизации — не абстрактно шли в Европу, а строили Европу в своем городе. У нас в центре Мариуполя появилась Европейская площадь с шикарным европейским фонтаном, километры заливных газонов, как в Лондоне. И наши дети на этих газонах сидели с кофе и гитарами.
Есть такая возможность в Ростове или Таганроге? Нет. Потому что россияне делают такие вещи только в двух городах. Мариуполь — провинция, [с 2014 года] мы были в 20 километрах от линии фронта. Но все равно город так ярко изменился, потому что мы сделали свой выбор в 2014 году. Еще тогда мой сын поступил в украинскую военную академию, и тогда люди [жители Мариуполя] знали о моей [проукраинской] позиции — и поддержали меня. За эти годы моя позиция не изменилась.
Но важно еще и то, как Россия встретила Мариуполь, — огнем, авиацией, убила более 20 тысяч человек. Русскоязычных, часть из них коренные русские.
— Все же некоторые люди пошли на сотрудничество с оккупантами. Российская пропаганда называет «новым мэром» Константина Иващенко, депутата городского совета от ОПЗЖ. Что это за человек? Хотите ли ему что-то сказать?
— Хочу ему передать привет. Чтобы он запомнил, что кровь от всех убийств не только на руках Путина, военно-политического руководства России, российских солдат и офицеров, которые получили и выполнили преступный приказ — хотя могли отказаться, — но и на руках Константина Иващенко. И он будет жить с этим всю жизнь. Он — соучастник этих убийств и зверств. Он корректировал огонь. Он уничтожал инфраструктуру, автобусы на эвакуацию, склады с продовольствием. Он расстреливал людей, которые стояли в очереди за хлебом и водой. Он звонил и заказывал авиацию по конкретным позициям, например по роддому и Драмтеатру, где люди живьем сгорели. Это его персональная ответственность.
— Многие читатели «Медузы» наверняка хотели бы помочь Мариуполю, но не знают как. Что люди могут сделать?
— Наша главная задача — информировать людей. Говорить честно о том, какие зверства совершила русская армия и Путин, отдавая преступные приказы. Пропаганда также содействовала этому. Поэтому важно, чтобы у людей была правдивая информация. Нельзя молчать, нужно говорить, говорить и говорить правду.
Беседовал Андрей Яницкий