В «ГЭС-2» на глазах у посетителей снимают ремейк «Санта-Барбары» — максимально близкий к оригиналу. Это как театр, но лучше

В Москве после шестилетней реконструкции открылся Дом культуры «ГЭС-2» — площадка фонда V-A-C, которую заранее приняли в «Музейную четверку» вместе с Третьяковской галереей, Пушкинским музеем и музеем «Гараж». Самый масштабный из проектов первого сезона — исландского художника Рагнара Кьяртанссона «Санта-Барбара». До весны его команда собирается переснять все серии американской мыльной оперы на русском языке — в присутствии зрителей. Критик Антон Хитров рассказывает, почему «Санта-Барбару» можно считать манифестом нового пространства.

Американская мыльная опера о состоятельных жителях Калифорнии добралась до России с опозданием на восемь лет: в США ее показывали с 1984 по 1993 год, а у нас — с 1992-го по 2002-й и даже не с начала, а с 217-й серии. В 90-х «Санта-Барбара» была частью повседневной жизни для миллионов россиян — это такой же символ эпохи, как клетчатая сумка челночника. Рагнара Кьяртанссона особенно впечатлило, что на российском телевидении шоу запустили через несколько месяцев после распада СССР: попрощавшись с одним идеалом, люди тут же познакомились с другим, который на практике оказался таким же недосягаемым. Перформанс «Санта-Барбара», задуманный специально для России, в сущности, проект о власти искусства.

«Санта-Барбара» похожа на театр, но Рагнар называет ее живой скульптурой. Разница в том, кто распоряжается вашим временем, художник или вы сами. В театре власть обычно принадлежит режиссеру: это он решает, сколько часов вы просидите в зрительном зале. Если вы попробуете покинуть его посреди спектакля — почувствуете себя преступником. В музее или галерее власть — у зрителя, и такая ситуация, видимо, кажется создателю «Санта-Барбары» более честной. Живая скульптура работает с утра до вечера. Вы вольны выбирать, как много времени вам на нее нужно, в каком порядке вы будете разглядывать съемочные павильоны, где задержитесь, а где ограничитесь беглым взглядом.

Справедливости ради, такой театр, способный подстроиться под зрителя, а не навязывать ему чужую волю, создают не только современные художники, но и некоторые режиссеры. На каком-нибудь продвинутом театральном фестивале четырехмесячная «Санта-Барбара» смотрелась бы так же органично, как и в центре современного искусства.

Спектакли-инсталляции, которые можно смотреть с любого места и как угодно долго, — любимый формат Рагнара, выросшего в театральной семье и по-своему перенявшего интересы родителей. Его проекты часто устроены так: перформеры повторяют одну небольшую сцену по много часов или даже суток. Например, в «Блаженстве» артисты целый день пели заключительный ансамбль из «Свадьбы Фигаро» Моцарта в аутентичном оперном антураже. А в работе под названием «Конец» на Венецианской биеннале художник день за днем писал одинаковые картины с одного и того же натурщика (этот многомесячный проект о творческой рутине — явный прообраз «Санта-Барбары»).

Живая скульптура в «ГЭС-2» работает иначе — у съемочной группы каждый день новые задачи, — но цель у нее такая же: театральный опыт без начала и конца. Между прочим, именно так, по плану продюсеров, телезрители должны смотреть мыльные оперы, среди которых «Санта-Барбара» была не первой и даже не самой длинной. В мыльных операх, чтобы разобраться в событиях десятого сезона, необязательно помнить первый, а конец отдельной сюжетной арки вовсе не означает конец истории. Рагнар сумел заметить и обыграть эту неочевидную рифму — благодаря не столько самоиронии, сколько серьезному отношению к «несерьезной» культуре.

Художник рассказывает, что на замысел «Санта-Барбары» повлияло эссе писателя Михаила Иосселя о том, как оригинальный сериал о богачах из Калифорнии покорил Россию 90-х и поменял ее быт (текст опубликован в Foreign Policy на английском языке, здесь можно прочитать его перевод). Автор убежден, что без «Санта-Барбары» у нас не было бы моды на дома с колоннами, квартиры с арками, кресла с позолотой — в общем, того направления в архитектуре и дизайне, который пришел на смену строгому советскому модернизму и который принято считать образцом безвкусицы. Точнее, было принято считать четыре года назад, когда Иоссель писал свое эссе. 

Сегодня этот игривый стиль девяностых и нулевых, наоборот, пытаются реабилитировать — так же, как в 2010-х реабилитировали советский модернизм и хрущевки. Архитектурные исследователи Даниил Веретенников, Александр Семенов и Гавриил Малышев, авторы телеграм-канала «Клизма романтизма», придумали ему нейтральное название «капиталистический романтизм», или «капром». Они предлагают пересмотреть отношение к этой эпохе, а заодно — отказаться от идеи, будто существует объективно хороший или объективно плохой вкус. Примерно то же самое делает Рагнар для мыльной оперы. Художник признается, что когда-то «Санта-Барбара» была для него синонимом дурновкусия, но со временем он оценил грандиозное влияние этого шоу и даже смог увидеть в нем своеобразную насмешку над капитализмом. 

Вообще, любой исследовательский интерес к 90-м — будь то популяризация капрома или пересъемка «Санта-Барбары» — в России означает завуалированную конфронтацию с властью, которая старательно демонизирует первую постсоветскую декаду, почти дословно призывая забыть ее как страшный сон (неважно, осознают это сами исследователи или нет).

Проект Рагнара не только напоминает о прошлом — он представляет будущее, ведь, по сути, это манифест «ГЭС-2». Рассматривая живую скульптуру, мы следим не столько за сюжетом, сколько за работой десятков людей — актеров, режиссеров, операторов и монтажеров, — которые на наших глазах создают Калифорнию посреди зимней Москвы.

Перед нами документальная производственная драма, но ее герои не рабочие с инженерами, а художники. Съемочные павильоны, гримерки, костюмерные и склады декораций выстроены в линию вдоль намеченного архитектором Ренцо Пьяно «проспекта», словно конвейер: так Рагнар отсылает нас к индустриальной истории здания. 

Электростанция, которая когда-то питала первые московские трамвайные линии, а сегодня превращенная в дом культуры, — очередная важная веха долгого процесса, начавшегося в нулевые годы: производство покидает город, освобождая помещения для искусства. Здание ГЭС-2 в каком-то смысле сохранило свою функцию: у индустриального города двигатель — электростанция, которая производит энергию, у постиндустриального — культурный центр, который производит впечатления.

«Санта-Барбара» перекликается с другим эмблематичным проектом «ГЭС-2» — «Большой глиной № 4», 12-метровой скульптурой в виде, собственно, куска глины, которая появилась летом на берегу Москвы-реки перед главным входом в дом культуры и перессорила москвичей. Ее создатель, швейцарец Урс Фишер, сделал увеличенную копию с кусочка глины, который мял в руках: на металлической поверхности заметны отпечатки пальцев. Обе работы рассказывают о творческом труде, но с разных позиций — и у Рагнара она демократичнее. 

Швейцарский художник ведет диалог с «высокой» скульптурной традицией, а его исландский коллега — с развлекательным шоу, которое тоже признает культурой. Затем в «Большой глине» заметен вклад одного человека — скульптора, уподобленного если не богу, то какому-то богоподобному существу, способному творить горы и оставлять гигантские отпечатки. В «Санта-Барбаре» мы воочию видим труд многих людей, профессионалов и любителей — и никто не перетягивает внимание на себя.