Чем казаки-разбойники похожи на игру в кальмара? Почему дети любят играть в коронавирус? И вообще — зачем нужны игры во дворе? Объясняет антрополог Мария Гаврилова
«Игра в кальмара» стала самым популярным сериалом в истории Netflix. Его герои играют в традиционные для Южной Кореи дворовые игры — правда, на выживание. Даже назван сериал в честь одноименной игры. Но чем жмурки и казаки-разбойники хуже игры в кальмара? О феномене дворовых игр «Медуза» поговорила с антропологом и фольклористом Марией Гавриловой, которая их профессионально изучает. Среди прочего мы узнали, зачем вообще нужны игры во дворе, как они появляются и во что сейчас играют дети в России.
— О чем говорят игры, в которые играют дети во дворе?
— По ним можно делать выводы о социальном климате, интересах, фобиях, о том, что считается престижным в этом коллективе.
— А среди советских дворовых игр была самая популярная?
— Сказать, какой была самая любимая игра во всем СССР, невозможно, потому что в разных городах и местах все было по-разному. Но есть набор универсальных игр, в которые играют все.
— Какие игры популярнее других?
— Их было много раньше. Но педагогические концепции у нынешних родителей и родителей того времени отличаются. Мы проводили «на свободном выгуле» время с пяти лет и пока не вырастем. У нас было время для того, чтобы чем-то заниматься самим, никто [за этим] не смотрел. Поэтому игр [было] много — для разных ситуаций, возрастов и инвентаря. Общие игры не выделишь.
— Прятки и догонялки — это не основные дворовые игры?
— Сейчас — наверное, да. Более сложные игры «вымылись». А это простые базовые игры, в которые человечество не перестанет играть никогда — потому что они относятся не столько к культуре, сколько к инстинктивной части [поведения человека]. Даже у животных существуют игры на такие сюжеты: убегать, догонять, преследовать, прятаться, искать. Они не то чтобы полностью человеческие.
— Почему сложность дворовых игр «вымылась»?
— Сложность берется из двух источников. Первый — это культура. Сложные игры — это культурные контексты, которые слились под влиянием определенных условий. И зачастую по играм можно это время [и условия] реконструировать, оно в них задокументировано. Игры передаются из поколение в поколение, в них свои правила, названия ролей, тексты внутри игры. Это как фольклор.
Но детей с нулевых годов перестали надолго выпускать на «свободный выгул». Взрослые стали опасаться этого. А еще стала популярной идея, что ребенок должен быть постоянно занят развитием, ходить в кружки и быть под контролем. Так в столичных городах нарушается передача всего этого богатства, игры обедняются.
Хотя дети могут придумать новые игры, если они сами себе предоставлены и имеют достаточно времени для своих нововведений. Но в Москве я давно уже не видела, как играют. В маленьких населенных пунктах еще можно заметить. Но там [другая] проблема: население скапливается в больших городах, а в маленьких немного детей.
— Можно выделить какие-то более сложные игры, которые могут попасть в поп-культуру, как та самая игра в кальмара?
— Похожая — казаки-разбойники. Это игра, которая занимала важное место [среди других игр], в нее большими группами играли и мальчики, и девочки. Там кипели нешуточные страсти.
— Дворовые игры у мальчиков и девочек чем-то отличаются?
— Девочки обычно предпочитают игры с элементами словесной игры. Например, игра «хали-хало стоп», где надо было угадать слово, а потом, когда угадаешь его, догонять человека. Догонять надо было хитро: на глаз измерить расстояние и посчитать его в «великанских» или «лилипутских» шагах, покрутиться [вокруг своей оси], плюнуть и переступить место, куда ты плюнул. Надо было так рассчитать [расстояние и шаги], чтобы дойти. И тогда вы меняетесь ролями.
Еще есть игра «зеленое стеклышко» (сотрудники «Медузы» также опознали эту игру как «семейка», — прим. редакции). Там нужно бросать [друг другу] мяч и отвечать на вопросы. В ходе [игры] у каждого складывается игровая история жизни. Первый круг — это вопрос «Как тебя зовут?». Человеку кидают мяч с перечислением смешных или реальных имен — например, «старый сапог» или «козел». Ему бросают мяч, и на каком слове он поймал его, так его и зовут. Потом шли другие вопросы: «Сколько детей?», «Как зовут жену?» и так далее.
Была игра «бабкины панталоны» — в другой редакции ее называют «помидор». Там рассказывали смешную историю, а в тех местах, где ведущий делал паузы, каждый игрок должен был сказать «бабкины панталоны» и при этом не засмеяться. Это очень сложно.
— В какие игры обычно играют мальчики?
— Они предпочитают даже не силовые, а «инструментальные» игры. Например, ножички или игру в банки — когда надо сбивать пирамиду из консервных банок.
Если девочки больше предпочитают [оперировать] словами, то мальчики — орудиями. Даже если сравнить, во что играют на переменах. Девочки играют в ладошки с [присказкой] «летел лебедь по синему небу» или «дзуба-дзуба-дзуба» с заумным текстом и движениями рук.
А мальчики на подоконнике играют во вкладыши от жвачек. Эта игра напоминает то, что предлагал загадочный молодой человек в костюме главному герою сериала «Игра в кальмар». Там надо было один вкладыш положить на другой и так хитро ударить, чтобы один из них перевернулся.
— А дворовые игры — это обязательно игры во дворе?
— Да, место действия игры сильно влияет на условия и сюжет. У детей в деревне нет двора, там есть улица или поле — а значит, и другие игры. Там на улице можно играть в расшибалочку, когда от деревянной стены кидают монетки так, чтобы одна монетка сбила столбик из других. В это можно играть только на земле и с деревянной стеной — возле городской стены это неудобно, там другие аэродинамические свойства.
В поле вы можете поиграть в городки, в лапту — в то, во что неудобно играть в городе, потому что вы можете попасть в окна, разбить стекла и вам влетит. Поэтому во дворе будет другой набор игр.
— Как концепция воспитания детей влияет на дворовые игры?
— С тех пор, как на рубеже XVIII—XIX веков появилась педагогическая мысль, она стремилась поставить игры на свою службу. В XIX веке вся детская популяция не могла быть охвачена одинаковыми играми. Те, кто учился, играли скорее в одобренные педагогикой игры — например, спортивные, гимнастические. Тогда уже выпускались сборники с полезными играми без фольклорной шелухи, бесполезной глупости и азарта.
В это же время другие дети, которые не учились, играли в то, что хотели. После революции в России появилась [другая] педагогика, которая стремилась одни игры специально искоренить, а другие насадить.
— От каких игр тогда отказались?
— Педагоги внимательно наблюдали, во что играют дети. И нехорошие, с их точки зрения, игры пресекали. Советским педагогам не очень нравились игры, где упоминаются — как им казалось — несовместимые с советской идеологией вещи: колдуны, бояре. И игры, где был элемент свадьбы, парочек и поцелуев, — потому что это не педагогично и не гигиенично. Они считали, что это нужно убрать.
Но чтобы не было очень грустно, детям предлагали другие игры взамен. Например, пусть вместо колдуна, который заколдовал, будет Дед Мороз, который всех заморозил. Или вместо казаков и разбойников пусть были коммунисты и буржуи. Была игра «кандалы», где надо «расковать» людей. Педагоги думали: «Какие кандалы в СССР?» — и придумали вместо этого игру «Зарница».
— Коронавирус влияет на дворовые игры? Как дети адаптируют эту часть реальности к своим играм?
— Конечно. В 2020 году дети массово играли в коронавирус. Там не одна игра — их больше ста. Один и тот же материал, который ребенок черпает в жизни, оформляется по-разному в игры и сюжеты.
Вообще, [игра в] коронавирус стала международной игрой. Дети [в разных странах] очень по-разному воспринимают впечатления и используют совсем разные сюжеты.
Наши дети в играх в коронавирус часто радостно играют на стороне коронавируса — им нравится играть за злодеев, они на себя берут роль «эгегей, я сейчас всех убью». В англоязычных странах такое происходит реже, там взрослые сильно это пресекали. Они писали в прессе и соцсетях, что это кошмарно, бездушно по отношению к пострадавшим. Там большую роль играют врачи, которые борются с коронавирусом, они выступают героями.
— Современное российское общество можно охарактеризовать с помощью одной игры?
— Не с одной, но с набором таких игр. Например, я собрала около 150 игр в коронавирус — и сейчас картина вырисовывается, прослеживаются [некоторые] закономерности. Общество чувствует себя очень слабым, уязвимым и не верит в победу людей над угрозой.
— Поэтому детям нравится играть на стороне коронавируса?
— Да, но это нормально. Когда дети чувствуют себя слабыми, чтобы получить психологическую компенсацию, им нравится выступать на стороне сильного. Если сильный — это врач, то ребенок охотнее берет на себя роль спасителя, супермена. Но если мир окружают более могущественные силы зла, то комфортнее присоединиться к ним.
— По сути, дети в своих играх отыгрывают то, что они слышат и видят?
— Нет, скорее просто «игры противостояния» так или иначе содержат в себе психологическую метафору жизни и смерти. Я затрудняюсь сказать ее происхождение: [может быть] от культуры или от психологии, бессознательного и архетипов. Но идея того, что, играя в игры преследования и противостояния, ты играешь со смертью, прослеживается даже у животных. Когда животные играют в погоню, это имеет прямое отношение к жизни и смерти, потому что это буквально связано с ситуациями в их жизни, когда они убегают от хищника и врага. Так отыгрываются их жизненные ситуации. Поэтому в играх всегда так много противостояния и преследования.
— Откуда приходят образы для дворовых игр?
— В традиционных играх в старинном обществе это часто изображалось в виде противостояния нашего мира и не нашего. Можно изобразить это [эти миры] как казаки и разбойники, а можно как люди и черти, живые и мертвецы. Жмурки — то же самое, когда слепой ловит других. Это сильно перекликается с мотивами в страшном фольклоре. Само слово «жмурки», «жмуриться» идет от слова «жмур», то есть «покойник» и «слепота». Это противостояние «того света», смерти как персонифицированного существа, и нас, живых людей.
[В игре] может быть демонический персонаж — он отчасти мертвец, представитель хтонического мира. Он оживает, гоняется за всеми, кого-то хватает и съедает. Или это хищный зверь, который отчасти покойник. Потому что представления о мире в традиционном обществе бинарные: свое — чужое, лес — деревня, культура — природа, смерть — жизнь. Все раскладывается на две противоположности, и на каком-то уровне противоположностей некоторые вещи слипаются. Например, если мы противостоим природе, то мы [одновременно] противостоим и смерти, потому что в лесу волки или демон.
— А в современном обществе?
— В нашу эпоху роль поставщика образов и символов несет массовая культура: триллеры, зомби, акула из «Челюстей».
В моем детстве во дворе была игра «на столе и под столом». [У нас] был столик для настольного тенниса, и мы придумали игру: все [дети] становились на стол, а под стол заходил водящий. Он должен был хватать остальных за ноги. Кого поймает, тот и водит. Уже позже я прочитала сборник игр, [в котором] увидела эту же игру, но она называлась «акула». Я думала — почему акула? А потом устроила ретроспективу ужастиков и поняла. В «Челюстях» есть такая же сцена, где дети сидят на площадке и спасаются от нападения акулы.
— Чему дети учатся, играя в дворовые игры?
— Идея, что в игры играют, чтобы обучиться, сомнительная, на мой взгляд.
— Вы сказали, что педагогика стремилась поставить игры на свою службу.
— Совершенно верно, педагогика взяла это на себя. Но игры существуют десятки тысяч лет, а педагогике по меркам жизни человечества мало времени. И все эти смыслы, которые педагогика приписывает играм или старается в них вложить, не всегда хорошо к играм цепляются.
Есть расхожие представления, что «играние» развивает навыки, что если вы играете в шахматы, то будете умным. Или, играя в словесные игры, вы будете хорошо владеть русским языком. Но это сомнительная штука — что все приобретается в процессе игры. Можно перепутать причину и следствие. Человек может преуспевать в шахматах, футболе и словесных играх не потому что развивается с их помощью, а потому что он изначально более талантлив и обладает лучшим стратегическим мышлением, лучше владеет ногами, лучше комбинирует слова.
— А для чего тогда вообще люди играют в игры?
— Игра нужна для мощной эмоциональной разрядки. Чтобы оформить опыт. Чтобы структурировать свои социальные контакты. Если [взрослые] люди не хотят выпивать, игра — это замечательный способ занять время, познакомиться и раскрепоститься.
А еще игра дает [людям] возможность совершать действия, которые не получается сделать в реальной жизни. Они же не могут убить [кого-то]. Не могут подойти к девушке и сказать «давай целоваться». Не могут управлять армией. А в игре все можно.
Беседовала Александра Сивцова