Все кругом храпят, а Екатеринбург — пробужденный Когда уральский город объявил себя российской столицей стрит-арта, многие смеялись. А потом он стал ею
Уличное искусство за несколько последних лет стало одной из главных достопримечательностей Екатеринбурга. Его здесь так много, что улицы города представляют собой настоящую галерею социального и даже протестного стрит-арта — и местные коммунальщики закрашивают его гораздо реже, чем в других городах России. Это может звучать парадоксально, но в популяризации уличного искусства серьезно участвовали местные власти, которые одобрили и финансировали целый легальный фестиваль уличного искусства в Екатеринбурге — правда, потом у него появился «партизанский» соперник. А местные уличные художники признались спецкору «Медузы» Андрею Перцеву, что просто в какой-то момент без особых на то оснований решили провозгласить Екатеринбург российской «столицей стрит-арта». А потом он и правда стал ею.
25 апреля, накануне публикации сообщения прокуратуры о приостановке работы штабов Алексея Навального и ФБК (обе организации она требует признать экстремистскими) на бетонной стене в Екатеринбурге появился свежий рисунок. Персонаж детской передачи «Улица Сезам» Зелибоба крутит в руках разноцветный кубик, на гранях которого написаны буквы Ф, Б и К, а рядом стоят два черно-серых омоновца.
«В детстве у меня были карточки с буквами и картинками, наверное, так пришла идея обыграть букву Н, возле которой дежурят силовики, — объясняет „Медузе“ автор работы, художник с псевдонимом a11clear. — Но хотелось докрутить идею. Я вспомнил „Улицу Сезам“, в которой учили алфавиту, и Зелибобу, как наиболее запоминающегося персонажа. Параллельно появилась новость о желании признать Фонд борьбы с коррупцией экстремистской организацией, что означает и запрет на демонстрацию символики — так вместо одной буквы на кубике появились три другие».
В Екатеринбурге очень много граффити на социальную или политическую тему: свое мнение город любит выражать не только на митингах, но и буквально на стенах. Резкий рост популярности стрит-арта в городе начался несколько лет назад — с фестивалей уличного искусства и хитрости местных художников, которые решили провозгласить Екатеринбург российской столицей стрит-арта.
Город как галерея
«Я пристально и давно изучаю город и его стрит-арт, но все равно нахожу что-то новое. Стены покрыты слоями краски, часто они перекрывались миллионы раз», — говорит Александр Янг, автор подкаста «Росстритартнадзор» и телеграм-канала Street Art Hunter.
Корреспондент «Медузы» прошел с Янгом по улицам Екатеринбурга многие километры. Александр то и дело останавливался, показывал и рассказывал и указывал на очередную работу: «Это Тимофей Радя», «Вова Абих нарисовал», «Вот работа Славы Птрк», «Покрас», «Это Овсян», «Тут была работа Ромы Инка».
Изучение экспозиции местного стрит-арта мы начали с лестницы напротив Храма на Крови, где располагалась работа художника Славы Птрк 2020 года — Патриарх Кирилл, купающийся в золоте. Работу потом закрасили, что для Екатеринбурга скорее нехарактерно. К примеру, на ступенях той же лестницы сохранилась более ранняя работа Славы — руки со сложенными в троеперстие и двоеперстие пальцами.
В Екатеринбурге многие работы остаются на стенах годами, коммунальщики и власти их не трогают, говорит Янг. Почему — есть несколько версий.
Самую парадоксальную озвучил Александр Янг: «Может, потому что в городе нет чистоты… Власти и коммунальщики за ним не ухаживают, им пофиг». Правда, у него же есть и другое объяснение — дело в любви и лояльности екатеринбуржцев к стрит-арту вообще.
Популярности стрит-арта в Екатеринбурге во многом способствовали фестивали уличной культуры «Стенограффия», первый из которых прошел в 2010 году, считают несколько уличных художников, с которыми поговорил корреспондент «Медузы». При этом муниципальные власти поддерживали стрит-арт и раньше, в том числе в рамках фестиваля «Длинные истории Екатеринбурга», который проходил с 2003 по 2010 год.
«„Длинные истории“ дали импульс, „Стенограффия“ этот импульс подхватила и популяризировала стрит-арт. Благодаря „Стенограффии“ в Екатеринбурге можно без проблем рисовать днем — люди думают, что это проходит фестиваль и все ок», — говорит художник Владимир Абих, бывший участник арт-группы «Злые», который в свое время работал в команде «Стенограффии».
«„Стенограффия“ сознательно работала над статусом „Екатеринбург — столица уличного искусства“, чтобы он появился и стал правдой», — добавляет Абих. В самом начале такого статуса у города не было, признают все уличные художники, с которыми поговорила «Медуза».
«Эта вещь [уличное искусство] стихийно поднималась, но окей — давай будем везде говорить, что Екатеринбург — столица уличного искусства в России, давай это прививать. Чтобы у администрации [города] это отпечаталось», — объясняет один из основателей «Стенограффии», художник Андрей Колоколов.
«Это фейк-новость, но она сработала, об этом стали говорить, — смеется другой основатель фестиваля Константин Рахманов. — Кто-то, конечно, начинал сомневаться: „Какой Екатеринбург? Какая столица?“ У виска крутили. Но мы продолжали: „Нет, нет, все так и есть“. А сейчас никто не спорит».
Художник Тимофей Радя, которого Абих называет «одним из отцов русского концептуального стрит-арта», в разговоре с «Медузой» не скрывает скептического отношения к «Стенограффии», но признает, что для участников фестиваль был «важен в смысле движа».
«Я особо не слежу за „Стенограффией“. Просто он сразу куда-то шел туда, в украшение [города]. Для меня это больше выглядит как желание запрыгнуть в поезд и стать пассажиром в каком-то явлении, например в уличном искусстве», — замечает он.
Выражение «столица стрит-арта» Раде категорически не нравится. «Это абсолютно искусственно созданная медиа конструкция. У меня она всегда вызывает отторжение, потому что слово „столица“ — это уже что-то центрирующее, связанное с государством, с вертикалью власти. ***** [Черт], какая столица стрит-арта? Вы вообще ********* [сошли с ума], что ли? Ну давайте выберем еще князя стрит-арта, царя. Ну это никуда не годится», — отрезает он.
Битва фестивалей
Именно полная «легальность» фестиваля «Стенограффия» со временем начала смущать многих уличных художников — правильно ли это, рисовать на стенах только «согласованное» и делать это в том числе на бюджетные деньги. Так появился «партизанский» фестиваль «Карт-бланш».
«Мы подумали, что стоит взбодрить среду и вернуть уличных художников на улицу — есть фестивали, где все рисуют легально, но пропала романтика уличного искусства, которая заключается в том, что ты не спрашиваешь ни у кого разрешения, а сам решаешь и делаешь», — говорит Владимир Абих, который сейчас живет в Санкт-Петербурге, но часто приезжает на родину, чтобы вместе со Славой Птрк устраивать «Карт-бланш».
«Если ты легально хочешь нарисовать, ты можешь прийти на „Стенограффию“, они тебе помогут. И для многих горожан правильный стрит-арт — это то, что на „Стенограффии“, а остальное — мусор, и „Карт-бланш“ стал альтернативой», — объясняет еще один организатор «Карт-бланша», екатеринбургский журналист Алексей Шахов.
«Они [участники „Карт-бланша“] не делали провокационные вещи, они делали паттерны. Но сам процесс был перформансом, высказыванием — вот так можно в Екатеринбурге теперь, — вспоминает Александр Янг. — В 2018 году на „Карт-бланше“ художники рисовали в будний день в три часа дня на улице Вайнера. „Центрее“ было бы рисовать только на здании администрации или на памятнике Ленину. И никто ничего им не сказал: местные жители, когда художники рисуют, не ругают их, даже помогают. Чай могут вынести».
Работы Владимира Абиха выставляются во многих музеях мира, в том числе в Русском музее в Санкт-Петербурге, но улица остается его «любимым медиа».
«Половину работ я делаю на улице, большая их часть не согласована. У меня уже так ум заточен: когда приходит идея, я адаптирую ее именно под улицу. Я думаю, это из-за свободы, как бы банально ни звучало, — говорит он. — Помню, я был на тусовке, где кураторы говорили о художниках — кого они возьмут на выставку, кого не возьмут. Господи, как это все дурно. Оказывается, художнику надо с кем-то дружить. А на улицу пошел и сделал — и сразу попал на широкую аудиторию».
На первом «Карт-бланше» в 2018 году художник Илья Мозги создал своеобразный манифест фестиваля, написав на заборе: «Эта надпись сделана нелегально, как и другие работы на фестивале „Карт-бланш“». В 2019 году «Стенограффия» ответила на том же заборе: «Эта надпись сделана легально, как и другие работы на фестивале „Стенограффия“». Этой работе быстро досталось — ее обрамили изображением презерватива (забор в итоге перекрашивали несколько раз).
На пике противостояния фестивалей произошла история с «Супрематическим крестом» петербургского художника-каллиграфа Покраса Лампаса, который был нарисован на площади Первой Пятилетки в рамках «Стенограффии» 2019 года.
Часть православной общественности возмутилась. «Попирать ногами крест, хоть и в виде граффити, верующим очень смутительно. Как минимум в таком важном вопросе надо было провести опрос среди жителей района, по результатам которого меньшинство должно подчиниться большинству», — написала в своем фейсбуке Оксана Иванова, директор расположенного в Екатеринбурге Музея святости, исповедничества и подвижничества на Урале в ХХ веке.
«Эту штуку мы месяц, наверное, разруливали, — рассказывает Андрей Колоколов. — Мы отработали эту историю, поговорили с православными, с епархией — хотя у них проблем с этим не было, проблема была у фундаменталистов».
Он вспоминает, как организаторы фестиваля долго решали, как поступить — оставить работу как она есть, своеобразным манифестом, бросающим вызов притеснению искусства? Или пойти на компромисс, прислушаться к мнению части местных жителей, пусть и сравнительно небольшой, и изменить работу?
Выбрали второй вариант: сам Покрас перерисовал работу, убрав очертания креста. «Западные СМИ восприняли эту ситуацию как пример цивилизованного регулирования. У нас же говорили: „Хороший фестиваль был тут у вас, пацаны, жалко, что вы уже все…“» — усмехается Колоколов.
Алексей Шахов уверяет, что сейчас противостояния между фестивалями нет, «разве что между какими-то отдельными персоналиями они остались». Об этом же говорят организаторы «Стенограффии».
А в 2020 году в Екатеринбурге прошел еще один фестиваль — «Маргинальная ночь», во время которого стрит-арт-художники могли презентовать свои работы. Но в разговоре с «Медузой» его организаторы упирали на «мультижанровость фестиваля» — в нем могут участвовать не только художники, но и литераторы, и музыканты.
«У нас нет кураторства, нет цензуры, мы дали возможность высказаться любому художнику, показать любую работу. Мы хотим перечертить карту города, показать новые заброшки, проложить новые маршруты», — воодушевленно рассказывает участница арт-группы «Передвижницы» Мария Кучевасова, одна из организаторов фестиваля.
«Любая уличная работа зависит от того, как зритель ее прочтет, поэтому любая работа протестная. Улица — это политическое высказывание для любого художника, иначе бы он дома сидел», — добавляет еще один организатор «Маргинальной ночи», художник Алек Девятаев.
«Особая уральская радиация»
Тимофей Радя не разделяет популярное мнение, что Екатеринбург — это город, который принял уличное искусство и лоялен к нему. «Если иметь в виду „принял“ как принимает полицейский наряд, то можно сказать, что город принял. Что касается даже легальных проектов, город ничего не принимает, чтобы что-то сделать, надо стараться», — уверен он.
Практика подтверждает мнение Ради: многие работы, сделанные в рамках «Карт-бланша», ломали и закрашивали, а сам фестиваль даже просили перенести из города.
Но, в отличие от уехавшего в Москву Славы Птрк и живущего в Петербурге Владимира Абиха, Тимофей Радя остается в родном городе и продолжает выходить на улицы — не только для рисования, но и на протестные митинги (и получает за них приговоры суда).
«Представь, что ты лежишь, один глаз приоткрыл и уже видишь что-то вокруг, начинаешь что-то понимать. Все кругом храпят, а Екатеринбург — пробужденный. Это произошло даже не в сквере, а раньше», — говорит Радя, окидывая взглядом панораму города с набережной того самого сквера у Театра драмы.
На вопрос, почему он не уезжает в другой город, как многие его друзья, Радя лишь пожимает плечами: «В общем и целом здесь довольно интересно. Здесь наша мастерская, все мои близкие люди. Зачем уезжать? Я не испытываю иллюзии, что где-то лучше жить. У меня безграничные возможности, как и у любого из нас. Делай что хочешь, мы живем в довольно открытом мире, даже в России в 2021 году».
Москва, например, Раде не нравится «стерильной средой», которую художник ощущает как враждебную: «Когда я попадаю внутрь Садового кольца, у меня ощущение, что я в какой-то операционной: везде гранит, нержавеющая сталь, светодиодный свет. Это ****** [ужас]! Я на чувственном уровне очень выкупаю это ********* [обман]».
Художник a11clear пожил в Москве три года и вернулся назад: «Здесь среда оппозиционная, Ройзман есть, существовал екатеринбургский рок-клуб. Это потрясающее место, здесь можно заниматься всем чем хочешь. Рисунки не закрашивают, свободы здесь ощущается больше, чем в Москве. Я люблю Екатеринбург, как его вообще можно не любить? Для меня это такая прекрасная Россия будущего».
Уезжать в Москву не хочет и художник Илья Мозги, которого в столицу много раз звал его товарищ Слава Птрк: «Ты приезжаешь в Екатеринбург и чувствуешь его энергетику. Здесь есть люди, которым это [уличное искусство] интересно и важно, у них есть точка зрения, которая их объединяет».
Андрей Колоколов в разговоре с «Медузой» говорит о какой-то «особой уральской радиации», которая есть в жителях Екатеринбурга. «Кипящих пассионариев, которые излучают из себя энергию, свет, здесь всегда было много. Они друг друга опыляют. Например, [режиссера Николая] Коляду выселяют из его театра, он забаррикадировался и пьет водку, в это время Ройзман прилетает, залезает к нему в окно: „Я тебя поддержу, не переживай, что-нибудь придумаем“. В итоге ситуация, подогретая медиа и местными селебрити, разрешается и театру находят новую хорошую площадку».
Это накопительный эффект: количество связей перерастает в новое качество — кипение городской жизни, добавляет Колоколов: «С искусством у нас так же. Да и город компактный — самый маленький миллионник в стране, он тесный, ты совершаешь меньше телодвижений, чтобы что-то воплотить, все под боком».
«Жили бы мы в Лондоне, нас бы знал весь мир»
В разговорах с екатеринбургскими уличными художниками часто упоминается имя Бэнкси как абсолютного авторитета и главного ориентира в мире стрит-арта.
«Бэнкси — главный в уличном искусстве. Его сильная сторона в том, что он делает понятные социальные работы — резковатые, ироничные, но при этом не слишком плоские, социальная карикатура у него не скатывается в банальность, — говорит Владимир Абих, — Бэнкси прекрасно работает с пространством, с городом, с контекстом, со средой. Взгляд уличного художника подмечает какую-то зацепку, нишу, неровность, объект на улице, трещину и создает вокруг этой находки целую работу. Возможно, в этом и есть суть уличного искусства».
«Бэнкси — ******* [молодец]! — говорит Тимофей Радя. — Я прекрасно понимаю, за что его все ругают. Но он находится в таком положении, его роль такая, что ему даже не с кем посоветоваться, как ему вообще быть. Немного странно, что есть одно имя такого уровня. Круто, если бы оно уравновешивалось еще парочкой. Возможно, это как раз заслуга глобальной медиамашины. Если бы все ребята, с которыми ты общался, и я жили в Лондоне и делали все то же самое, скорее всего, про нас знал бы весь мир».
Именно увлечение творчеством Бэнкси заставило Абиха вернуться на улицы и подтолкнуло к рисованию a11Clear и Андрея Овсянкина, больше известного под псевдонимом Овсян (вариант написания — Ovs9n).
Стиль Овсяна очень отличается от стиля других екатеринбургских уличных художников — он любит работать с различными материалами, а не только с красками. Когда протестующие против строительства храма в сквере у Театра драмы победили, он повесил в сквере работу в форме большого освежителя воздуха-елочки с надписью «Освежитель для города. От запаха камня и бетона».
Корреспондента «Медузы» Овсян привел к одной из самых известных своих работ — птицам, нарисованным на дверях сталинского дома на улице Челюскинцев. Птицы нарисованы в дверных секциях, их закрывают сетки из проволоки — образуя клетку, которую прохожие могут открыть. Надпись наверху двери гласит: «Выпускай». Этот лозунг был одним из самых популярных на протестах в поддержку Алексея Навального зимой 2021 года, но Овсян свою работу сделал задолго до них.
«Я шел мимо этих дверей и подумал, что в секциях-окнах хорошо бы кого-то разместить, а кого? Птиц. А где они могут находиться? В клетках. Их можно выпустить. Мне всегда хотелось, чтобы люди могли что-то поделать — открыть, закрыть. Хорошо, когда место само диктует, что делать, хотя у меня есть работы не привязанные к месту», — вспоминает время создания работы Овсянкин.
Город успел ее скорректировать: кто-то из жителей подписал названия птицам в клетке, среди них оказалась и овсянка. «Так что теперь мое имя связано не с кашей», — смеется художник. По его словам, горожане уже научились отличать его работы: «Сейчас я люблю прикрутить, поставить, что-то делать. Когда люди видят прикрученное, то часто думают, что это мое».
Екатеринбургский художник Егор Горе в конце 2010-х годов сотрудничал с командой «Злые» и ориентировался на их творчество. «Хотелось бунта, злости, агрессии и силы. Они начали путь в Каменске-Уральском, мы из одного города, я еще там фотографировал их работы», — вспоминает Горе.
Горе признается корреспонденту «Медузы», что пока «ищет свой стиль». «Я не слежу специально за художниками. Может появиться вдохновение художником, непредумышленное копирование, я этого опасаюсь, стараюсь вдохновляться кино и музыкой. Примерно год назад я начал проект — хочу сделать сто работ, разных по стилю и идеям, закончить его за пять-шесть лет. Хочу выяснить, к каким идеям я стал прибегать чаще, какие идеи и стили использую», — рассказывает он.
О своих работах Егор отзывается очень скромно и даже о самой масштабной из них — росписи внутри Белой Башни на Уралмаше с названием «Городская легенда» — вспоминает только к концу разговора и походя. «Проиллюстрировал противостояние „уралмашевских“ и „центровых“ в стиле кодексов майя и ацтеков, отсылка к воровским кодексам. Ацтеки приносили кровавые жертвы, и воры делали это», — кратко описывает художник ее идею.
Художник a11clear стал известен благодаря своей второй работе — первая, по его признанию, получилась неудачной — с омоновцем, который бьет березку (работа была посвящена все тому же противостоянию в сквере).
«Мне хотелось высказаться. Больше всего меня задело, что они тогда заборами отгородились и там стали уже плитку убирать. Люди стоят вокруг, протестуют, а они уже все для себя решили, — рассказывает a11clear. — Я не знал тогда, что есть специальная краска для граффити, поначалу расстроился из-за подтеков, на бумаге краска ведет себя по-другому. А потом омоновца Радя выложил и [блогер Илья] Варламов, и я понял, что в работе важнее ее посыл, а не безукоризненное качество».
Большинство известных работ a11clear имеют социально-политический оттенок: собака, съевшая конституцию, робот Федор — инвалид. Хотя не все его работы связаны с какими-то событиями. «После появления омоновца я стал ловить себя на том, что хочется сделать что-то без привязки к дате, — говорит художник, — Конечно, проще придумывать метафоры, освобождать мысли, связанные с политикой. Например, важной я считаю популяризацию науки, я хочу привлечь эту аудиторию, но с ее стороны пока тишина. Хочется сделать что-то о 1980-х годах — моей любимой эпохе».
В своих работах a11c1ear старается уйти от использования текста: «Конечно, рисунок с текстом работает лучше, хочется оторваться от языка, использовать только образы, хотя это не всегда получается». В каком-то смысле это отход от мейнстрима — многие екатеринбургские художники, начиная с Тимофея Ради, любят работать с текстом.
«В Екатеринбурге работ с текстом много благодаря в первую очередь Тимофею, который задал этот тренд, — рассуждает Владимир Абих. — И вообще в русской культуре много текста. Попроси любого из нас назвать пять писателей — и он легко это сделает, а с художниками придется уже пыхтеть. Плюс влияние концептуализма, плюс русские иконы, на которых много текста».
С текстом предпочитает работать и художник Илья Мозги — его работы с афористичными фразами можно встретить во многих городских дворах. «По технической части это все упрощает, сокращает время. Ты можешь выспаться, а потом пойти на работу, — говорит Илья. — Я порвал с тем, что раньше делал, — с яркими граффити и рисунками. Не сказал бы, что делаю что-то протестное, мои работы более романтизированы, они обо мне самом, о моих переживаниях. Я хочу выпустить зин „Записки офисного сотрудника“. Я работал в офисе восемь лет, и это сказалось на творчестве, на том, что я начал переносить на улицу».
«Еще встанет»
«Одна моя хорошая знакомая как-то обратила внимание, что у меня в работах чаще присутствуют какие-то символы свободы и несвободы: решетки, цепи, замки, ключи. Я никогда не думал об этом, но после ее вопроса и сам стал это замечать, — говорит Андрей Овсянкин. — Получается, что сам факт рисования на улице — в месте, где нас учили, что рисовать нельзя, — это уже само по себе акт освобождения. А для художника это дважды освобождение. Во-первых, ты освобождаешь свою идею, она больше не твоя, она принадлежит улице и всем, кто захочет ее принять. Во-вторых, ты освобождаешься от норм и правил».
«Можно, конечно, заниматься творчеством в привычных форматах, каких-то камерных, но, мне кажется, это просто менее эффективно. У нас есть город, есть краска, а что еще нужно?» — говорит Тимофей Радя. Правда, себя он не называет художником, а то, чем он занимается, — искусством, считая свою работу на улице «созданием художественного языка и духовной практикой».
«Самыми интересными, крутыми и чистыми» Радя считает объекты стрит-арта, сделанные анонимно и бесплатно, а сам выход художника на улицу сравнивает с выходом на митинг: «Кому-то страшно, кто-то просто еще не проснулся, а кто-то начинает действовать. Это непосредственно столкновение с реальностью как есть. Улица — это такой катализатор политических процессов, если мы говорим про уличные акции, и художественные практики, если мы говорим про позицию того, кто создает художественный язык. Я по себе знаю».
Радя вспоминает одну из своих последних работ, в которой была использована цитата из песни группы I.F.K. «Записка президенту»: «Что мы будем делать завтра, если сегодня некому верить?»
«Я думал о том, чтобы использовать ее для уличной работы, много лет. Много раз примерял ее в разные места в разных городах, но всегда чего-то не хватало. А в январе я почувствовал сильную внутреннюю необходимость что-то сделать. Как только я это почувствовал, мне пришла в голову мысль, что наконец-то настало время этих слов, потому что появился контекст. Он заключался в идее сделать работу в день перед митингом. Вопрос „что мы будем делать завтра?“ звучал прозрачно и бесконечно и в то же время жестко, конкретно», — говорит Радя.
Настрой Тимофея насчет судьбы уличного искусства в Екатеринбурге и в России в целом трудно назвать оптимистичным, но и сдаваться он не собирается: «Наверное, в таком очень замедленном движении оно ложится в могилу, постепенно откидывается назад. А как иначе? Волна ушла, рано или поздно возникнет еще одна. Это абсолютно естественное движение. Надо качать лодку, чтобы были волны».
Владимир Абих, говоря о состоянии искусства в России, вспоминает свою работу «Еще встанет», созданную по мотивам знаменитого творения группы «Война» под названием «*** [Член] в плену у ФСБ» — только у Абиха мужской половой орган был нарисован на сломанном мосту и смотрел вниз. «Но оно еще может встать. „Еще встанет“ — хороший лозунг для моей будущей президентской кампании», — заключает Абих.
Автор: Андрей Перцев
Редактор: Валерий Игуменов