Из дома сразу везут на кладбище В России ковидом массово болеют не только в городах-миллионниках, но и в деревнях. Там нет врачей и качественной медицины — и труднее выжить

В России — вторая волна коронавируса: 20 октября в стране впервые за время пандемии зарегистрировали больше 16 тысяч новых случаев за сутки. Большая часть заболевших — в Москве, Санкт-Петербурге и других городах-миллионниках, но ковидом в России массово болеют даже в селах и деревнях. «Медуза» рассказывает, как местные жители пытаются победить инфекцию практически без помощи врачей — и почему власти иногда выбирают весьма экзотические способы для сдерживания инфекции.

Жители хабаровского села сперва сомневались в существовании ковида. Потом эпидемия накрыла село — и они запаниковали

Слухи о коронавирусе поползли по селу Богородское в конце марта, вскоре после новостей о первых подтвержденных случаях в Хабаровском крае. Тогда же президент России Владимир Путин объявил о режиме «нерабочих дней». Из-за повышенного внимания властей к какой-то неизвестной болезни некоторые местные решили, что коронавирус — выдумка правительства. Однако они не смогли объяснить «Медузе», зачем правительству это понадобилось.

Богородское — крупный населенный пункт на правом берегу Амура, примерно в 700 километрах от Хабаровска и 1200 километрах от китайского города Цзямусы. Его жители рассказывают «Медузе», что фактически село делится на две части: «старую» из деревянных домов возле комбината по выпуску кирпича — и «центр», где несколько каменных построек, а также школа и гостиница. Неподалеку расположен маленький аэродром, откуда можно добраться до Хабаровска.

В Богородском живут больше трех тысяч человек, это центр Ульчского района. Однако местные жалуются, что тут почти нет дорог, в домах регулярно отключают электричество, а молодежь старается уехать из села сразу после школы. Те, кто остаются, в основном занимаются сельским хозяйством или рыбачат, либо работают в местных бюджетных учреждениях.

Местная учительница, попросившая не называть ее имени, рассказывает «Медузе», что происходило весной в Богородском: «У нас люди разделились: одни правда начали носить маски, другие говорили, что ковид не опасен, что это там наверху его придумали. Это длилось пару недель. Потом уже почти все поверили, когда люди стали умирать». Эти слова подтверждают и другие опрошенные «Медузой» сельчане: по их словам, многим пожилым людям приходилось объяснять, что коронавирус действительно может быть опасен.

Уже в начале апреля из Ульчского района в Хабаровск экстренно госпитализировали сразу нескольких пациентов с подозрением на ковид. Через три дня стало известно о первых четырех случаях заражения в селе. Нулевого пациента в Богородском так и не нашли, но организовали карантин: въезд и выезд закрыли, ввели комендантский час с 20:30 до семи утра, а жителям разрешили ходить только в ближайший магазин. Исключение сделали для медиков и продавцов. «Еще вчера село жило обычной жизнью, а сегодня страшно лишний раз на улицу выйти», — вспоминает в разговоре с «Медузой» тот период еще один местный житель. 

Улицы Богородского опустели. Многие жители села перестали покидать свои дворы, занимаясь огородом и ухаживая за скотом. Некоторые сельчане жаловались, что из-за карантина пропускают двухнедельный сезон корюшки, но в итоге никто не нарушал карантин, уверяют «Медузу» жители.

13 апреля краевое правительство рассказало, что коронавирус подтвердился уже у 18 человек из Богородского. Власти отметили, что в больнице Хабаровска умерла одна из эвакуированных из села — медсестра процедурного кабинета районной больницы. Имя погибшей медсестры в правительстве не назвали, сославшись на медицинскую тайну. Собеседники «Медузы» тоже не помнят, как звали умершую, но отмечают, что это пожилая женщина, которая пела в местном хоре и работала в отделении физиотерапии. Некоторые лично проходили у нее процедуры, многие с ней сталкивались в селе.

Некоторые местные жители признают: после смерти медсестры в селе началась паника. Люди стали жаловаться врачам на любые симптомы ОРВИ. Доктор из местной больницы рассказывал, что ему приходилось повышать голос и на пациентов, и на медперсонал, чтобы их успокоить.

Остановить ковид все это не помогало. К концу апреля в Ульчском районе коронавирус подтвердили уже у 116 человек — в основном они лечились либо амбулаторно, либо в больнице в Хабаровске, куда их госпитализировали на вертолете. В Хабаровске же умерли еще два человека с коронавирусом из Ульчского района, отчитывалась районная больница. Они не попали в статистику по региону, поскольку коронавирус посчитали побочным заболеванием, не повлиявшим на смерть.

В стационаре в самом Богородском, согласно данным больницы, к тому времени находились только 16 человек; как на условиях анонимности объясняют «Медузе» местные жители и сотрудница больницы, это были в основном заразившиеся медики, которые при этом продолжали работать, поскольку не хватало кадров.

«Другого выхода у нас нет, нет больше сотрудников. У нас вот поступил пациент с огнестрельным ранением. Если бы мы ему не оказали помощь, он мог умереть. Как быть? С Роспотребнадзора потом никто не спросит, спросят с меня», — объяснял ситуацию заведующий хирургическим отделением Михаил Дергилев (он же депутат Законодательной думы Хабаровского края от ЛДПР).

Заражались медики в том числе из-за нехватки средств индивидуальной защиты (СИЗ) — позже Роспотребнадзор официально обнаружил в сельской больнице нарушения. Сотрудница клиники в разговоре с «Медузой» вспоминает, что вскоре после вспышки из учреждения уволились многие пожилые медсестры — именно потому, что боялись заразиться.

Заболеваемость в селе начала снижаться только в мае, примерно через месяц карантина. 15 мая ограничения сняли. Но уже в июне Богородское вновь попало в новости: некоторые медики пожаловались, что им так и не выплатили президентские надбавки за работу с коронавирусом. Позже прокуратура вынесла предписание главному врачу Ульчской районной больницы и обязала произвести положенные выплаты сотрудникам. 

Сейчас в Богородском три заболевших коронавирусом человека, анонимно говорит «Медузе» сотрудница районной больницы (всего в Ульчском районе переболели больше 160 человек). Опрошенные жители села в основном не знают, что кто-то из селян продолжает болеть ковидом. При этом они жалуются на проблемы с медицинской помощью. Сразу двое сельчан сказали «Медузе», что недавно стоимость полного медосмотра в местной больнице подскочила примерно на пять-шесть тысяч рублей (до 16 тысяч). Теперь они предпочитают ехать на такси около 13 часов до Хабаровска, чтобы пройти осмотр и сдать анализы, — так выходит дешевле, несмотря на стоимость проезда, которая составляет около трех с половиной тысяч рублей.

Местные жители связывают происходящее с нехваткой персонала. Местное издание DVhab писало, что в больнице произошел конфликт между сотрудниками и новым главным врачом, которая летом понизила зарплату тем, кто совмещал несколько ставок. По данным издания, из-за этого из больницы ушли гинеколог, анестезиолог, хирург и заведующая терапевтическим отделением. По данным с сайта Ульчской районной больницы, сейчас в Богородском не хватает 11 медиков — вакантны в том числе две ставки хирурга и анестезиолога-реаниматолога.

Местные жители переживают, что из-за этого «вторая волна» может оказаться для села более серьезной проблемой: «Сейчас большинство людей соблюдают все правила. Но люди же все равно, вероятно, будут заболевать. Что нам делать без медиков, непонятно».

Теоретически ковид распространяется в деревне медленнее, чем в городе. Но вспышки болезни зафиксированы во многих селах

Богородское — не исключение: вспышки ковида произошли в десятках российских сел. Многие деревни закрывали на карантин. Часто это приводило к недовольству местных. Например, жители Заокского в Рязанской области, где на момент введения карантина было 13 зараженных (всего там около тысячи сельчан), остались недовольны решением администрации запретить выезд из села. На стихийном митинге они потребовали либо отменить карантин, либо назвать фамилии заболевших — «чтобы знать, кого опасаться». Через три дня после этого запланированный двухнедельный карантин власти отменили.

Причем в начале пандемии региональные власти в России советовали жителям городов самоизолироваться на дачах, в селах и деревнях, ссылаясь на низкую плотность населения. Большинство жителей российских сел, с которыми говорила «Медуза», тоже уверены, что защищены от ковида лучше, чем горожане.

Заболеваемость ковидом в деревне мало изучена с точки зрения эпидемиологии, в основном из-за низкого тестирования в провинции, говорят опрошенные «Медузой» специалисты. Но даже судя по общим данным по регионам с большим количеством сельского населения, выявленная заболеваемость там уже относительно большая. Например, в Республике Алтай, где сельские жители составляют около 70% от всего населения, зафиксировано более пяти тысяч случаев COVID-19. Сейчас там наблюдается рост: за месяц с 18 сентября по 18 октября общее число заболевших увеличилось почти в два раза. Новые случаи там фиксируют сразу во множестве районов, а индекс количества заражений на 100 тысяч населения в республике — один из самых высоких в стране: чуть более 2390 (в Москве для сравнения — 2896).

Эпидемиолог, научный сотрудник Европейского университета в Санкт-Петербурге Антон Барчук рассказывает, что коронавирус теоретически должен приходить в села и деревни позже, чем в города. Он связывает это с тем, что инфекция распространяется медленнее из-за низкого пассажиропотока и небольшого числа жителей, что снижает количество контактов. Однако заболеть все равно можно: основной путь заражений, по словам эпидемиолога, — когда кто-то приезжает в поселение из города.

Врач-эпидемиолог из частного многопрофильного медицинского центра «XXI век» Надежда Сатосова соглашается: судя по наблюдениям за инфекционными заболеваниями, они распространяются (вне зависимости от путей передачи) в городской и сельской местности по-разному, и главное различие — в скорости распространения. Ее замедляют отсутствие метро, гипермаркетов, густонаселенных районов — и в принципе тот факт, что в деревне мало мест досуга.

Барчук отмечает, что люди в селах могут «логично» сталкиваться с серьезными проблемами из-за редкого тестирования и отсутствия быстрого доступа к медицине. В теории это может приводить к большей смертности.

По словам Сатосовой, ситуацию осложняет, что инфекционная служба — одна из самых экономически затратных статей здравоохранения. Из-за этого проблемой для сельских врачей — при столкновении с любым инфекционным заболеванием — становится отсутствие доступа к дорогому оборудованию и проблемы с обеспечением расходными материалами, а также трудоемкие методики лабораторной диагностики, от которых зависит успех лечения.

В результате во многих населенных пунктах в крупных регионах просто нет медиков, которые могут оказать качественную помощь при коронавирусе.

В уральском поселке неделю не лечили «человека-легенду». Прощание с ним журналисты назвали «митингом», полиция приехала в село с проверкой

В поселке Первомайский в 180 километрах от Екатеринбурга всего шесть улиц, а главная достопримечательность — Дом культуры, открытый еще в 1978 году. 

В Первомайском нет больниц. Для 600 жителей открыт один фельдшерско-акушерский пункт, но работает он раз в одну-две недели, когда из больниц Пышминского округа (в него входит поселок) туда приезжает доктор. Постоянная работа пункта остановилась около 10 лет назад, когда фельдшер из числа местных жителей вышел на пенсию, объяснили «Медузе» два человека, живущих в Первомайском.

После этого за срочной медицинской помощью сельчане ездили в соседние более крупные поселения, примерно в 50 километрах от Первомайского. Местные жалуются на качество услуг, которые оказывают и там, — но, как говорит одна из жительниц, «сделать все равно ничего нельзя».

«Медицина — это наша общая большая проблема, — рассказывает „Медузе“ журналистка из Пышмы, попросившая об анонимности. — Здесь и нехватка кадров, и низкое качество работы. Врачам приходится совмещать несколько ставок, из-за чего они разрываются на нескольких должностях. Отношение к пациентам — тоже проблема: где-то равнодушие, где-то очень поверхностное погружение в ситуацию».

Есть ли сейчас в поселке официально подтвержденные случаи COVID-19, собеседники «Медузы» не знают. Однако они отмечают, что весной и летом в Первомайском у некоторых жителей наблюдались симптомы пневмонии. Лечились они в основном дома и лишь «в крайнем случае» ездили в больницы на обследование. Местные объясняют, что машины здесь есть не у всех, поэтому на дорогу — такси и общественный транспорт — некоторым приходится тратить по две-три тысячи рублей. Еще одна местная журналистка на условиях анонимности рассказала «Медузе», что когда местные жители с симптомами, похожими на ковид, приезжают в больницы в соседних населенных пунктах, там их никто не изолирует и они сидят в общей очереди.

Предположительно, первым официально заболевшим коронавирусом в Первомайском стал Геннадий Подоксенов — «человек-легенда», как описал его Znak.com. Подоксенов — один из восьми почетных граждан Пышминского городского округа и бывший руководитель совхоза, вокруг которого в 1960–1970-х годах разрослось село. 

«Самое главное, за что все благодарны Подоксенову, — что он сумел сохранить совхоз в 1990-е. Сами понимаете, какое время было. Тогда хозяйство хотели Минобороны отдать, а он как-то договорился. Рабочие места остались. Плюс он всегда умел выслушать, поддержать, — говорит местная журналистка. — Правда, потом совхоз все равно в частные руки ушел. Начался постепенный, хоть и небольшой отток людей [из села]».

Как рассказывала Znak.com дочь Подоксенова Светлана Казанцева, симптомы коронавируса у ее 83-летнего отца появились в конце августа. До этого мужчина две недели ездил за 150 километров в больницу Асбеста (город в Свердловской области) на гемодиализ из-за удаления почки, где, вероятно, и заразился.

Когда температура у Подоксенова поднялась до 38, дочь вызвала скорую; медики, по ее словам, взяли у него мазки для теста на ковид и уехали. Вскоре температура повысилась до 39, ее не получалось сбить. В таком состоянии Подоксенов пролежал почти неделю, от врачей новостей не было. Тогда она позвонила родственнице, которая работает в Пышминской районной больнице, и та сказала, что у Подоксенова коронавирус. 

По словам дочери, 2 сентября ее отца увезли в городскую клиническую больницу № 40 в Екатеринбурге. 4 сентября мужчина перестал отвечать на звонки. 9 сентября Казанцевой сказали по телефону, что ее отца ввели в кому и подключили к аппарату ИВЛ. 11 сентября Казанцевой снова позвонили и сообщили, что он умер.

Прощание с Подоксеновым в селе назначили на 14 сентября, через три дня после его смерти. В этот день около 30–40 человек собралось возле Дома культуры в центре Первомайского. Туда же пришли дочь и внучка умершего, которые сразу объявили, что тело к месту собрания не привезут: его будут хоронить только с участием родственников.

По словам собеседницы «Медузы», которая присутствовала на прощании, собравшиеся сначала эмоционально говорили про смерть Подоксенова, а потом перешли к обсуждению медицины в селе. Журналист Znak.com, побывавший на собрании, приводит такие выдержки из этого обсуждения:

— На все у них есть одно слово — «оптимизация». С этой оптимизацией мы до ручки дошли уже. Медицину, короче, надо саму лечить.

— В [соседнем селе] Четкарино какая была больница, а? Теперь все там закрылось вкруговую! Такое ощущение, что из дома нас уже сразу на кладбище везут. Путин говорит о миллионах [рублей, которые вкладывают в медицину], а где они?

— Деревня в России живет как на помойке, а по телевизору показывают красоту столиц, как всем якобы хорошо жить, и хвастающего без конца всем этим Путина. У нас на самом деле все не так!

Спустя примерно полтора часа жители разошлись по домам; СМИ назвали эту встречу «митингом». При этом собеседница «Медузы», побывавшая на прощании, старается быть аккуратнее в формулировках и говорит, что люди просто «хотели выговориться, обсуждали глубокие проблемы и выслушивали мнения друг друга».

Спустя четыре дня в поселок приехали полицейские, которые обошли дома и опросили людей о «несанкционированном мероприятии». При этом, по заверению главы пресс-службы областного МВД Валерия Горелых, полицейские не хотели никого привлекать к ответственности. «Представители МВД, как и положено в данных случаях, выясняли ситуацию и обстоятельства, при которых прошло мероприятие. Не более того. Заводить какие-либо дела никто не намерен», — сказал он.

Спустя почти месяц после этих событий дел в отношении жителей Первомайского действительно не появилось. О случаях заражения коронавирусом на собрании достоверно неизвестно, но дочь Подоксенова вскоре после этого попала в больницу с подтвержденным ковидом. Она не ответила на вопросы «Медузы», ее состояние неизвестно.

Опрошенные говорят, что некоторые из тех, кто побывал на собрании памяти Подоксенова, самоизолировалась, но на коронавирус пока никто не тестировался. Как отмечают собеседники «Медузы», ситуация с медициной в поселке остается прежней.

В России не ведется отдельная статистика по заболевшим в деревнях. При этом доля сельского населения составляет 25%

По подсчетам Центра экономических и политических реформ, проведенным в 2017 году на основе данных Росстата, с 2000-го по 2015-й количество больниц в России уменьшилось в два раза — с 10,7 тысячи до 5,4 тысячи. Поликлиник стало меньше на 12%. 

Авторы установили, что к этому привела оптимизация системы здравоохранения — перераспределение расходов за счет закрытия неэффективных больниц и расширение использования высокотехнологичных медучреждений. Официально эта оптимизация началась с реформы здравоохранения в 2010-м, хотя фактически аналогичные меры принимались уже в 2003–2005 годах.

В 2019-м вице-премьер Татьяна Голикова официально признала оптимизацию здравоохранения во многих регионах неудавшейся. За год до этого Владимир Путин особенно критиковал оптимизацию в селах. «В ряде случаев, я просто вынужден сегодня об этом сказать, административными преобразованиями явно увлеклись: начали закрывать лечебные заведения в небольших поселках и на селе. <…> Оставили людей практически без медпомощи, ничего не предлагая взамен. Совет один: „Поезжайте в город — там лечитесь!“ Это абсолютно недопустимо, хочу сказать. Забыли о главном — о людях. Об их интересах и потребностях. Наконец, о равных возможностях и справедливости», — говорил президент.

Вскоре после заявления Путина Общероссийский народный фронт (ОНФ) провел опрос жителей сел и деревень. Большинство из них — почти 85% — имели претензии к качеству медицинской помощи. 7% респондентов сказали, что в их населенном пункте нет вообще никакой медицинской организации. Согласно еще не законченной карте доступности медпомощи от ОНФ, только в Свердловской области около 90 поселков, расположенных более чем в шести километрах от ближайшего медпункта. В Дагестане и Алтайском крае таких почти по 70, а в Рязанской, Новгородской и Омской областях, а также Красноярском крае — по 50. В Ленинградской области, Краснодарском крае, Республике Марий Эл и Чувашской Республике таких сел примерно по 100, в Башкортостане и Приморском крае — почти по 120.

После начала пандемии президент Национальной медицинской палаты Леонид Рошаль говорил «Коммерсанту», что вопрос готовности системы здравоохранения при массовом поступлении пострадавших в чрезвычайных ситуациях обсуждался еще в июне 2019 года на закрытом совещании на базе ОНФ. Тогда его участники пришли к выводу, что «к оказанию массовой помощи населению страны мы не готовы», в том числе из-за оптимизации здравоохранения и сокращения кадров.

Несмотря на сообщения СМИ о вспышках ковида в десятках сел, проанализировать заболеваемость в таких населенных пунктах очень сложно, говорит «Медузе» независимый демограф, бывший советник Росстата Алексей Ракша. Это связано с тем, что на официальном сайте Минздрава «Стопкоронавирус» указана лишь информация о заболеваемости по всему субъекту России, где могут быть десятки сел и деревень. В телеграм-каналах оперативных штабов иногда указывают количество заболевших в отдельных поселениях, но и там делают обобщения. Других данных часто просто нет.

Например, Первомайский относится к Четкаринской сельской управе, входящей в Пышминский городской округ в Свердловской области. В сообщениях о новых заболевших, которые публикуются в телеграм-канале оперштаба Свердловской области, ведется разделение по городским округам, но без указания точного числа заражений. Так, Пышминский округ, в который входят 44 населенных пункта, в сводках с апреля по октябрь упоминается 46 раз, но узнать количество зараженных там по открытым данным невозможно.

Глава Четкаринской сельской управы (к которой относятся Первомайский и еще три поселка) Татьяна Кривоногова говорила Znak.com, что к середине сентября на их территории зарегистрировали 67 заболевших коронавирусом, а также «много людей с внебольничной пневмонией, у которых COVID не подтвердили». Данных же о зарегистрированных заболеваниях коронавирусом конкретно в Первомайском нет. «Медузе» не удалось связаться с Кривоноговой, поскольку она на больничном — связано ли это с коронавирусом, неизвестно.

Алексей Ракша призывает в любом случае не доверять официальным данным и отмечает, что цифры у региональных и федерального штабов часто не совпадают: Москва фиксирует меньше случаев. Доцент МГУ, кандидат физико-математических наук Михаил Тамм, изучающий статистику по коронавирусу, добавляет, что из-за малого количества информации узнать о реальной заболеваемости в конкретном селе по открытым данным почти невозможно.

«Лучший способ узнать реальную заболеваемость в конкретном селе — спросить его жителей. Потому что всякие методы, связанные с анализом данных, всегда, так или иначе, опираются на то, что данных должно быть много. То есть в случае с большими числами мы можем сказать, что вот так бывает, так не бывает, здесь мы имеем тенденцию, а здесь нет. А когда мы имеем дело с малыми числами, может быть все что угодно», — говорит Тамм «Медузе».

Из-за этого никому не известно, сколько жителей сел и деревень уже переболели или болеют коронавирусом сейчас, — при этом, по предварительным данным Росстата на 1 января 2020 года, в России более 37 миллионов сельского населения, это чуть более 25% от всего населения страны.

Власти в Бурятии вырыли вокруг села тройной ров, чтобы остановить ковид. Но голосование по поправкам к Конституции не отменили

Шулута располагается на границе Бурятии и Иркутской области, в 30 километрах от Байкала. Это улус — село с преобладающим коренным бурятским населением. Большинство местных живут за счет сельского хозяйства: разводят скот и продают в соседних поселках и Иркутске коровье и овечье молоко, а также творог и мясо. Больницы или медпункта в улусе нет, магазин — один.

Жители улуса столкнулись с коронавирусом в начале июня, вскоре после первых подтвержденных заражений в Тункинском районе, к которому относится село. За месяц инфекцию выявили у 66 человек в Шулуте — при общей численности поселка в 390 человек. Российские журналисты прозвали место «самым зараженным в мире»: заболеваемость составила 17% от числа жителей.

Согласно эпидемиологическому расследованию Роспотребнадзора, причиной заражения жителей улуса стало «массовое религиозное мероприятие». 10 июня около 30 родственников из Шулуты, двух соседних сел и Улан-Удэ провели в одном из дворов села совместный обряд. «Московский комсомолец» писал, что это был «Обоо тахилга» — популярный в Бурятии ежегодный обряд, во время которого участники просят местных духов природы об обильном дожде, богатом урожае и росте поголовья скота, разводя костер и принося подношения: молоко, вареную баранину, сладости и водку. 

Как объясняли местные жители, они исповедуют тенгрианство, то есть «белый шаманизм». Они почитают Вечное Синее Небо — Хухе Мунхэ Тэнгэри. При этом обряд проводит не шаман, а «горный старец», то есть самый старший и уважаемый мужчина в роду. В основном обряды совершают у подножия горы Буха-Нойон, но из-за пандемии один из них провели прямо в селе.

К концу июня в Шулуте подтвердили 30 заболевших. Четверых госпитализировали в Республиканскую клиническую инфекционную больницу в Улан-Удэ в 70 километрах от улуса, остальные остались переносить инфекцию амбулаторно. Еще 20 человек обязали оставаться дома, потому что они контактировали с инфицированными. Как позже отчитались местные власти, почти у половины жителей вирус проявился бессимптомно.

27 июня пресс-секретарь администрации Тункинского района Дора Хамаганова сообщила, что Шулуту закрывают на карантин. А на следующий день тракторы сельсовета вырыли вокруг поселения двойной ров. Жители об этом узнали, только когда начались работы. «Я в огороде была, только услышала какой-то рев. Подумала: что случилось? Нас же никто не предупреждал, что копать будут, чтобы мы отсюда не разбежались. Все люди в шоке были», — рассказывала интернет-журналу «Люди Байкала» продавщица Татьяна Будожапова.

Местным запретили выезжать из улуса, а всем остальным, кроме медиков, — приезжать туда. У единственного асфальтированного въезда в Шулуту возник санитарно-эпидемиологический пост с плакатом, на котором крупными буквами было написано: «Карантин». К нему каждый день приезжали медики, чтобы осматривать местных жителей и брать у них мазки на коронавирус. Там же парковались грузовики с продуктами для магазина — чтобы у людей оставалась еда. Дежурили на посту полицейские и росгвардейцы.

Глава Тункинского района, эпидемиолог по образованию Иван Альхеев в разговоре с «Медузой» пояснил, что такие меры потребовались, чтобы люди не нарушали карантин. Ров (позже его сделали тройным, поскольку его пытались засыпать), по задумке властей, должен был остановить тех, кто продолжал выезжать или приезжать в село по проселочным дорогам. Шулута находится рядом с федеральной автодорогой, через улус проезжают туристы, путешествующие по национальному парку Тунка. Поставить у каждой из проселочных дорог пост у районных властей просто не хватило бы денег, пояснил Альхеев.

Глава района заверил «Медузу», что жители отнеслись к появлению рва «с пониманием». Но сами селяне говорили, что они в шоке и не понимают, как зарабатывать на жизнь, не выезжая из села. При этом местные соблюдали карантин, чтобы его быстрее отменили: на многих видео, снятых в то время, улус выглядит пустынно — по проселочным дорогам в то время в основном гуляли лишь коровы и быки. Многие жители перестали выходить из домов — продукты селянам на самоизоляции развозила единственная в селе социальная работница Наталья Дугарова.

Из-за истории со рвом о Шулуте писали не только местные СМИ — материалы выходили в The Washington Post, Reuters, Associated Press. Сейчас жители отказываются общаться с журналистами. «Медуза» обратилась в соцсетях к 24 сельчанам — те, кто ответил, заявили, что устали от общения со СМИ. «Мне неинтересно рассказывать неизвестному человеку про наше село! Мы прошли этот карантин и на этом все!» — написала «Медузе» местная жительница, библиотекарь Баярма Балбанова.

Сооружение рва вокруг Шулуты совпало по времени с голосованием по поправкам к Конституции — среди прочего они позволяют Путину оставаться у власти до 2036 года. Из-за вспышки коронавируса в селе голосование останавливать не стали. Как рассказывала районная администрация, в Шулуту направили бригаду медиков в противочумной экипировке, которые продезинфицировали УИК и сами приняли голоса. Иван Альхеев подтвердил «Медузе», что избирательные урны для заболевших в село принесли врачи в защитных костюмах. О том, зачем все это было нужно, глава района ответил лаконично: «Мы же не можем лишить конституционных прав жителей».

К июлю в Шулуте протестировали всех жителей. Коронавирус выявили более чем у 60 человек, больше половины переносили инфекцию бессимптомно. Остальных госпитализировали в больницы Улан-Удэ и райцентра Кырен. В одной из них умер 63-летний мужчина, имя которого не называлось.

Карантин официально закончился в селе 25 июля. Это произошло через 15 дней после того, как в селе обнаружили последнего зараженного, — о каком-либо преследовании участников религиозного обряда, ставшего причиной вспышки ковида, не сообщалось.

Иван Альхеев в разговоре с «Медузой» подчеркнул, что сейчас в селе «нормально все» и «благополучная эпидемиологическая обстановка».