«Было ощущение, что будущее есть. Теперь все иначе» Как граждане России пережили кризис 1998 года

В конце августа 2015 года в России вновь обвалился рубль. Такого падения национальной валюты не было со времен 1998 года, когда правительство России объявило дефолт. Появившиеся в последние дни новости об очередях в обменниках и магазинах бытовой техники только усугубляют сходство нынешнего августа с августом 1998-го. Специальный корреспондент «Медузы» Андрей Козенко поговорил с предпринимателями и обычными гражданами о том, как они справились с кризисом 1998 года — и можно ли воспользоваться старым опытом для того, чтобы пережить очередные трудные времена. 

Максим Фатеев

Президент Торгово-промышленной палаты Саратовской области

В 1998 году мы с партнерами были по уши в бизнесе. Создавали новую компанию, крупный пакет которой был у московского банка. 18 августа я как раз к ним из Саратова приехал, чтобы в итоге узнать: кредитная линия для нас полностью закрыта, а сам банк доживает последние дни. Москва мне тогда показалась такой веселой и пьяной — и никто не понимает, что происходит. Мне тогда было 28, семьи еще не было, поэтому и ответственность ощущал меньшую. Только перед бизнес-партнерами. Мы за уши тогда нашу компанию вытягивали, потеряли еще одну кредитную линию. Тот бизнес так и умер в начале нулевых.

У нас тогда еще были пейджеры и первые мобильные телефоны. Постоянно менялись с друзьями информацией. Доллар уже по 20 рублей? Ну, не может он скакнуть с 5,5 до 25. Потом выяснялось, что может. Это был шок, с которым мы помогали друг другу справляться. Он довольно быстро прошел. Хоть и я знаю людей, которые, не выдержав, ушли из жизни в те месяцы.

С моим сегодняшним мироощущением те события сравнить нельзя. Санкции — не санкции, но Россия — это часть глобальной экономики. Падают рынки в Азии, в Америке, мы тоже это ощущаем — ведь мы не закрыты, абсолютно неправильно так думать.

Я разговариваю с друзьями-бизнесменами. Пессимизм у них есть, а я не сторонник того, чтобы говорить: все будет хорошо. Безудержный оптимизм не люблю и не призываю к нему. Будет по-разному. Надо просто врубиться как следует в ситуацию и не растрачивать эмоции попусту. Хочешь сохранить свой бизнес — шевелись. Иначе придут те, кто шевелится лучше тебя.

Аркадий Евстафьев

Предприниматель, генеральный директор ЗАО «Инвестиционный холдинг „Энергетический союз“»

Август 1998 года дался очень тяжело. Главное ощущение того времени: непонятно, что делать дальше. Раз — и все, что вокруг создавалось, растаяло. То, что происходит сейчас, очень сильно напоминает мне те события. Только в этот раз тяжело предсказать, как долго продлится падение. Падение, происходящее в Китае и в остальном мире, отражается и еще отразится на нашей экономике. И не совсем адекватные действия России только все усугубляют. В 1998 году страна была открыта для всего мира, имела доброжелательные отношения со всеми сильными державами. Сейчас же все наоборот, и это утяжеляет кризис. Никакого «хрупкого дна» нет, это демагогия.

Дмитрий Козыревич

IT-специалист, Сидней

У меня в 1998 году ситуация была, видимо, не совсем характерная. Я работал в московском офисе Morgan Stanley и зарплату получал в американских долларах, то есть даже не рублями по курсу, а до августа — на валютный счет, после августа — наличными. Некоторые финансовые проблемы случились. Из серии: «Диалог-банк» отдал сбережения не сразу и не полностью, а жена как раз за день до дефолта получила приличную сумму за подработку, и мы сумели ее конвертировать, потеряв всего 30%. Но, в целом, я практически не пострадал. Даже как-то неудобно себя чувствовал: почти у всех знакомых проблемы, а мы, наоборот, в выигрыше оказались.

Плюс еще Morgan Stanley, как и другие финансовые монстры, офис в Москве оставили, но никакой деятельности уже не вели — ни на биржах, ни как инвестор. То есть нам делать особенно на работе нечего было, только получать хорошую зарплату в валюте и ездить на тренинги по Европам, типа надо же чем-то людей занять, пока они бездельничают.

На мое решение эмигрировать дефолт не повлиял никак. Вот назначение Путина премьером годом позже очень мощным толчком было. Ну, и еще момент: тогда айтишники же как раз начали массово мигрировать, очень многих дефолт подтолкнул. А меня коллеги-финансисты не раз спрашивали, чего, мол, ты в этом болоте сидишь, в Калифорнии люди с твоими умениями за пару месяцев миллионерами становятся. Так что не только Путин тому причиной.

Антон Носик 

Медиаменеджер

В августе 1998 года я отправился в Крым, предварительно научив сотрудниц Сберкассы, где состоял клиентом с 1982 года, выпускать пластиковые карточки. Буквально пришел, рассказал им, что такое есть, заставил пошарить по документации, они нашли там пошаговую инструкцию. Завели карточки мне, моей жене, а к моему возвращению из Крыма у них уже у всех были свои собственные карточки.

Кризис застал меня в Коктебеле, и прошел совершенно незамеченным, по крайней мере, до возвращения в Москву, где у всех моих знакомых, доверивших деньги «семибанкирщине» (так называли группу олигархов, поддержавших в 1996 году Бориса Ельцина — прим. «Медузы»), сгорели сбережения.

Ощущения от кризиса 1998 года были очень интересными: лично мне сразу показалось, что он полезен для экономики, потому что в ту пору существовало огромное количество бессмысленной пены, которая сразу же и смылась кризисными потоками. Очевидным образом пришел звездный час для таких бизнесов, которые позднее в Америке обзовут lean startups: поджарых, с опорой на мозги, считающих каждую копейку.

Если б не кризис 1998 года, мне нипочем было бы не создать «Газету.ру» и «Ленту.ру». Покуда я на рынке труда вынужден был конкурировать с изданиями Бориса Березовского, Владимира Потанина, Владимира Гусинского и Александра Смоленского, мне было тупо не найти денег на рабочую силу. В некоторых изданиях колумнистам тогда платили восемь долларов за строчку.

То, что происходит сейчас, абсолютно не похоже на те времена. Тогда власть была главным потерпевшим от кризиса и молилась, чтобы он закончился. Сегодня власть — основная движущая сила кризиса, она действует по принципу «чем хуже, тем лучше» и усугубляет даже те негативные тренды, к возникновению которых она первоначально не была причастна. В условиях обрушения цены на нефть довольно логично было бы сказать бизнесу и гражданам: крутитесь, зарабатывайте как умеете. В 1999 году, например, ввели плоскую шкалу НДФЛ 13% и вывели из тени всю зарплату наемных работников. Это было логичной реакцией на кризис, попыткой найти скрытый источник доходов для бюджета, а в 2015 году власть изо всех сил кошмарит бизнес. Я думаю, это совершенно сознательная установка, а задача — в том, чтобы государственными деньгами скупить по дешевке разоряющиеся предприятия и передать их ограниченной группе выгодоприобретателей. Другой логики я тут не вижу.

Тамара Эйдельман 

Учитель истории в гимназии № 1567, Москва

Дефолт 1998 года был не очень страшен. Конечно, было удивительно, когда вдруг исчезли какие-то товары, когда изменились цены, но совершенно не было ощущения ужаса и краха, которое присутствует сейчас.

Я тогда была координатором международного проекта — это был проект Московской ассоциации преподавателей истории в сотрудничестве с Европейской ассоциацией преподавателей истории — и у нас было очень много долларов на то, чтобы напечатать учебные материалы, которые были созданы в рамках этого проекта. Мы оказались просто королями со своими долларами. В Ульяновске в типографии люди вышли в третью смену ночью, чтобы напечатать наши книги и получить какие-то совершенно небольшие суммы за это.

И главное — вот это я точно помню — не было чувства, что мы летим в пропасть. Конечно, все волновались, все обсуждали, что происходит. К тому же это происходило на фоне политических перипетий, смены премьеров и так далее. Но эти волнения — сейчас, по крайней мере — мне кажутся какими-то рассуждениями пикейных жилетов: ну, пообсуждали. Ну, получала я гонорар за книгу, который резко уменьшился, но это совершенно не воспринималось как трагедия.

А то, что происходит сейчас, это только часть общего краха, причем далеко не самая страшная часть. Приговор Сенцову и Кольченко куда страшнее любого курса доллара.

Дмитрий 

Специалист по управлению в одной из крупных российских компаний (попросил не указывать фамилию и должность)

1998 год я пережил довольно легко, работал тогда в сырьевом секторе — зарплата в долларах, никаких сокращений не было. Были даже преимущества: покупательская способность увеличилась, и за происходящим я наблюдал, скорее, как болельщик. Будущая жена в то время получала зарплату в рублях, у нее был счет в Столичном банке сбережений Александра Смоленского. Банк быстро ввел лимит на снятие наличных, и если бы лимит сохранился, мы деньги так и снимали бы до сих пор. Поэтому покупали картины, какой-то фарфор. Встретили знакомого, возвращаясь с покупками, он смеялся над нами: что, Смоленский имущество распродает?

Для меня все перемены начала и середины 1990-х были очень интересными. Кризис 1998-го принес какое-то взрослое восприятие происходящего. Это были глобальные события рыночного толка, было интересно отслеживать сложные взаимосвязи после того, как привык к простейшим. Из серии: заработать денег, поменять их на сахар и гречку. Это было как в Диснейлэнд попасть после обычного парка аттракционов.

Сейчас же ощущение, что ты сидишь на заднем сидении автомобиля, у которого нет тормозов. Водитель и чувак на переднем сидении шутят между собой и смеются, но ты их не слышишь, потому что переднее сидение закрыто стеклом со звукоизоляцией. И ты просто сидишь и ждешь, чем же это закончится. В 1998-м такого не было — сколько тогда проходило обсуждений: у правительства одна программа, у парламента другая, это было противоборство идей. Сейчас же нет такой силы, которая не то чтобы покритиковала действующий курс, хотя бы просто предложила альтернативную программу.

Своим родителям я еще в феврале 2014-го сказал перевести все сбережения из рублей в евро. И был прав — с тех пор ничего не сделано для того, чтобы хотя бы предотвратить понятные и ожидаемые последствия. Все случайности сейчас могут быть только со знаком минус — ведь если демонстративно не прилагать никаких усилий, глупо надеяться на счастливые случайности.

В 2016 году на этот год мы будем смотреть как на докризисный.

Виктор Мучник

Главный редактор телекомпании ТВ-2, Томск

Так получилось, что в августе 1998-го мы втроем, с женой и дочкой, отдыхали в Барселоне. Это был наш первый семейный выезд за границу. Денег было ровно столько, сколько привезли с собой в карманах. Никаких счетов дома. Мы видели, как люди мечутся с карточками, пытаясь с них что-то снять. Тревожно смотрят в телевизор. И решили, что будем просто получать удовольствие от моря, солнца и Гауди.

Телекомпания тогдашний кризис тоже пережила легко. Были к нему готовы и рассчитались со многими своими долгами с дисконтом — кредиторы тогда были рады любым платежам. Разница с нынешней ситуацией была в том, что не было ни секунды сомнений, что кризис рано или поздно будет пройден. Без катастрофических последствий для страны. Было ощущение, что будущее есть — и оно в твоих руках. Теперь все иначе.

Михаил Аншаков

Председатель общества защиты прав потребителей «Общественный контроль»

Паника запомнилась, и еще очереди везде. К нам тогда валом пошли перепуганные потребители, спрашивали совета, волновались, как сохранить сбережения. Должен признаться, что мы и сами в те дни этой общей панике поддались. Сложно было иначе.

Сейчас народ выглядит более готовым к трудностям — пропаганда делает свое дело и создает иллюзию: подумаешь, кризис — мы тут за идеалы воюем. И посетителей у нас сейчас сильно меньше, чем в те дни. Мне кажется, это отложенная шоковая реакция, и она нездоровая. Мы имеем огромную системную проблему, но даже на уровне правительства не видим, что там есть какие-то варианты ее решения. Так и продолжится, пока людям совсем больно по кошельку не ударит. Если сравнивать, в 1998 году была острая болезненная реакция здорового организма. А сейчас какая-то хроническая стадия болезни.

Сергей Хализев

Социальный работник, Москва

Первое, что вспоминается, — сразу кинулись по магазинам. Покупали все: сколько денег было, столько товара в дом и принесли. Сориентировались, что в дорогих магазинах цены поднимали не так быстро, поэтому успевали покупать там то, что в дешевых к тому моменту уже стоило гораздо дороже. Помню, чая купили столько, что еще полгода потом его пили. Водки взяли целый рюкзак. И еще детское питание мы буквально смели — дочери тогда полтора месяца исполнилось, и ей его надолго хватило.

В то же время, ощущения паники не было. Телевизор мы и тогда не смотрели, в газетах я только заголовки проглядывал. К тому же я отлично помню, что творилось в конце 1980-х и начале 1990-х — по сравнению с этим ничего необычного не происходило. И тогда справились, и в 1998-м справились.

Сейчас я смотрю по сторонам и что-то схожее с теми днями просматривается. Но паника, по субъективным ощущениям, в 1998 году у людей посильнее была. Так что я не бегаю и доллары не покупаю. Живу сегодняшним днем. Что будет, то и будет.

Константин Гаазе

Колумнист Forbes

В сам кризис я был в Англии в командировке. Помню, что старшие товарищи судорожно названивали по мобильным и прикидывали курсы валют, по которым с ними смогут расплатиться заказчики. В Москве ждал сюрприз. Я брал с собой в поездку телефон «Билайн», они в центральном офисе выдали мне почему-то другую трубку — для заграницы, и взяли за нее залог в долларах. Вернулся, получил залог рублями уже по новому курсу — и пошел с подругой в какой-то ресторан на Маяковской.

В конце августа мы с коллегой лихо переписывали ценники в корпоративном ресторане, вычеркивали из калькуляций всякую дорогую хрень, вроде французских корнишонов, и вписывали сплошные сэндвичи. На поправку все пошло довольно быстро, кстати, тогда.

Наверное, параллели с теми днями проводить можно. И тогда, и сейчас вопрос стоял просто: насколько все готовы ужаться в расходах и бегать быстрее, чтобы больше зарабатывать.

Александр Попков

Адвокат, Сочи

В августе 1998-го я улетел служить на Чукотку. Из ошалевшей в поисках работающих обменников Москвы попал в безвременье, где курс доллара никакого значения не имел. Конфеты по 100 рублей соседствовали на полках с советскими промтоварами. У меня до сих пор оттуда остался эспандер за 2 рубля 50 копеек.

Началась навигация. Сначала в порты привозили закупленное по старым ценам продовольствие и ширпотреб. Кризис настиг север позже, спустя три-четыре месяца. Исчезло бутылочное пиво и молоко, европейские продукты — везти их самолетами стало непомерно дорого. Зато магазины заполонила сравнительно дешевая китайская еда.

Местные жители и до этого-то особенно не шиковали, наличных денег не хватало всегда. А тут почти весь рацион стал у них состоять из добытых за лето рыбы и ягод. В магазинах и столовых лежали толстенные тетрадки с «безналичными» долгами покупателей. Военные спасались роскошным продуктовым пайком сами — и за умеренную компенсацию подкармливали окружающих.

Геннадий Гудков

Политик, бывший депутат Госдумы

Август 1998 года мы провели очень хорошо, в Австрии, на отдыхе. С известным тележурналистом Эдуардом Сагалаевым там познакомились. И вот выходим мы с ним из озера, а нас встречает мужик. Говорит: вы же тоже из России, да? А у нас там п****ц, прямо так и сказал. Доллар был шесть рублей, а стал 18. Вот на этой его фразе отдых и кончился. Через несколько дней я был уже в Москве.

Тогда я руководил компанией, и задача у нас стояла только одна — выжить. Ужались везде, где только смогли, но коллектив, в основном, сохранили, заказы какие-то получили. Режим выживания продолжался около года. Сложно было привыкать к новой действительности, когда ты за один день стал в четыре раза беднее. Хоть единственная польза от того кризиса — все свободные деньги вложил в недвижимость, в которой и я, и сыновья сейчас живем. Грубо говоря, ухитрились три трешки купить по докризисной цене двухкомнатной квартиры.

Но тот кризис был полной фигней по сравнению с сегодняшним днем. Тот всего-то опустил нас на землю. Избавил всех от мыслей, что вот, мы сейчас все доллары по шесть рублей скупим и заживем как персидские ханы. А сейчас все намного жестче. Экономический кризис, в отличие от 1998 года, когда просто были допущены просчеты, напрямую связан с кризисом нынешней политической системы. Она себя исчерпала, ничего дать уже не может. И только когда она будет изменена, можно будет говорить и о выздоровлении экономики.